Но чтобы встречались художницы, приманивающие змеек взмахом кисти, – такого он не слышал. А раз каторжанка – значит, когда-то ослушалась, убежала, но поймали… И снова убежала, скрипачей одурачила…
Возникло острое ощущение, что его будто обжигает чужой жизнью, не протекающей, а ревущей во все паруса где-то рядом.
И в дверь забарабанили.
– Зажечь свет, предъявить документы! Немедленно!
Гринька соскользнул с верхнего яруса и ткнул старика.
– Вставай, облава! Контрабанду ищут!
Запалив большую свечу, Гринька сбросил щеколду и распахнул дверь.
Охотник. Резкий взгляд, очень бледная кожа. Говорят, такие страдают от своего умения – искать каторжников. Сюда бы того самого проповедника, чтобы рассказал свою версию, откуда эти легавые взялись. Не из тумана ли?
– Здравствуй, мальчик. Не экономь. Ещё свечей, – охотник шагнул через порог и брезгливо зажал нос. – У вас же комната с окном. Комаров боитесь?
– Нет, уважаемый, боимся, что тепло выдует, простудимся, – старик, натирая глаза, уже надевал ботинки. – А какой из сопливого человечишки моряк?
– Документы, живо.
Пока рылись в шкафу, охотник проверил, что лежит под двухъярусной кроватью. Неужели решил, что здесь могли спрятать художницу? Больше-то и места не было. Если бы пришли таможенники – искать контрабанду – переворошили бы всё. А этот лишь замер, закрыв глаза и не обращая внимания на протянутые жетоны с выгравированными именами и номерами.
Вдруг охотник потянулся к подушке Гриньки. Тот дёрнулся, но старик удержал за локоть.
Под подушкой прятался туго свёрнутый холст.
Охотник развернул его и поднёс к свече. Несколько начальных линий, переливаясь и дрожа, пытались сплестись в танец. Гринька надеялся, что по задумке Вейки это был бы танец его жизни.
Охотник ощерился:
– Ты что, малец, заскучал по каторге?
*****
Каторгу, разумеется, за испачканный холст не дают.
Так что здравствуй, холодное утро.
Зелень блестит, собрав ночную влагу, свиноматка довольно хрюкает в сарае, тянет морской солью, солнце едва льёт первый свет – самое время отправлять ранний паром. Честно говоря, конечно, причина другая. Грузчики с вечера загрузили посудину бочками с вареньем, натаскали мешков с солью и набросали стальных чушек. Партия для второго рейса на пристани тоже была наготове – торфяные брикеты и кадки с солёными овощами. Пока лето, нужно пользоваться – стараться делать два рейса в светлое время. Тем более что моряк от двойной работы не прячется: оплата-то получается с премией.
Туман, набиравший за ночь силу, слегка отступал под напором солнца, отползал по глади южной бухты, давая возможность спокойно снарядиться и отправиться в путь.
На ещё не подсохшей пристани заспанные моряки выстроились в шеренгу.
– Носовые на месте, боковые здесь, кормовые тоже, ага, – старый капитан неспешно шёл мимо своих подчиненных, принюхивался и внимательно их осматривал – пьяному в море не место. Старпому утренний смотр он не доверял. – Так, толкачи вроде тоже живые. Помощник, командуй.
– По местам!
По скользкому трапу забрались на паром – судёнышко с надстройкой на носу, грузовой палубой и будками, в которых прятались боковые и кормовые. Паром был нанизан на два каната, уходившие в туман и выныривающие у другого берега, до которого ещё нужно дойти. Если один из канатов лопнет, дойдёшь до пункта назначения на втором. Это в теории. Хотя один раз мера предосторожности спасла. Из-за натянутых паромных тросов остальной флот делился на северный и южный, так как пройти под ними было невозможно. Такой же судоходный расклад практиковался и на Северной пристани, превращая водяное пространство между южной и северной паромными переправами в Замкнутое море.
Гринька со стариком протиснулись в движительный отсек, где размещалось горизонтальное колесо, вращающее лопасти, с четырьмя ручками. Всё просто: толкаешь, чтобы паром выполнял свою работу. Первую вахту несла другая четверка, Гринька же со стариком и остальными напарниками пока должны были дежурить – в первую очередь, следить, чтобы вода или туман не просачивались в помещение: если надышишься, начнутся видения. Но первый толчок нужно было делать всем вместе.
С верхней палубы донёсся свисток старпома – поехали.
До другого берега всего полтора часа ходу, смены короткие, успеваешь и отдохнуть, и потрудиться. Потом жди, пока паром разгрузят и снова загрузят. Можешь даже погулять по чужой территории. Вот как работают на рыбаках и царских яхтах, без устали, Гринька даже не представлял. Там, однако, и деньги платили другие. А на паромах умудрялись работать такие, как старик.