— Нет, это была она, Пак, — говорю я, стараясь вложить все свои силы в голос. — Я говорила с ней. Она назвала меня по имени, сказала, что сожалеет. Потом села в машину и уехала. Вот её долбанная бензоколонка.
— Какого чёрта?
— Все это ложь, — объясняю я, ощущая себя самым глупым человеком на земле. — Она звонила, просила выслать ей деньги. Я продолжала говорить ей «нет», так что, похоже, она подняла ставки.
— Долбаная стерва, — рычит он.
Он отпускает меня, повернувшись к своему грузовику в беспомощном гневе. На минуту я думаю, что он может ударить по нему. Затем... как по щелчку... он берет себя в руки.
— Залезай.
— Пак...
— Забирайся. В. Грузовик. — гнев искажает его лицо, вместе с той ужасной тьмой, которую я видела от него несколько раз.
Вот бл*дь. Это плохо. Очень плохо.
Стоп. Мама жива. Это же хорошо. Я ведь не хочу ее смерти, правда?
Смешанные и запутанные эмоции пробиваются сквозь меня, когда я сажусь на своё место. Я смутно осознаю, что Пак снаружи, заправляет машину бензином. Мои мысли мчатся слишком быстро, чтобы уловить каждую, в попытках понять, что случилось.
Мама жива. Она притворялась мёртвой. Дала знать своей дочери, что мертва.
И все это ради трех тысяч долбаных долларов.
Во мне смешиваются разные чувства. Гнев. Облегчение. Шок.
Но больше всего боль.
Как она могла так наплевательски отнестись ко мне, провести меня через такой ад ради денег. Потому что она наркоманка и мошенница. Ей плевать на всех, кроме себя. Вот такая она эгоистичная тварь.
Машина качается, когда Пак забирается внутрь, смотря прямо перед собой. Ярость излучает каждый квадратный дюйм его тела.
— Это должно закончиться.
— Что? — спрашиваю я.
— Это дерьмо с твоей мамой, — отвечает он. — Ее для тебя больше нет. С этого дня. Ты больше никогда не будешь с ней разговаривать. Эта женщина должна уйти из твоей жизни.
— Прости? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему.
В мой голова вихрем проносятся тысячи разных эмоций — мама была мертва, и вдруг она снова жива. Она обманула меня, использовала и обращалась со мной так, будто я не живой человек, чьи чувства не имеют значение. Пак что? Тоже собирается говорить мне что делать?
Я не собираюсь это выслушивать, и мне всё равно, прав он или нет — это не будет его решением.
— Пора покончить с этим. В течение пяти лет я наблюдал, как эта сука пользуется тобой, и мне это надоело. Хватит. Сейчас я отвезу тебя в отель, а потом пойду и надеру ей задницу. Завтра утром мы уедем в Айдахо.
Вихрь смущённых чувств в моей голове превращается в гнев. Я не могу отомстить маме, потому что она сбежала, но Пак? Он только что нарисовал чертовских огромных размеров мишень у себя на лбу, и мне наплевать, справедливо нападать на него или нет. Я уже взрослая, и я сделала свой собственный проклятый выбор.
— Кто ты, чёрт возьми, такой, что говоришь мне, что делать?
Мускул на его челюсти дергается, когда Пак поворачивает ключ в замке зажигания, и большой грузовик оживает.
— Я твой старик, и мой долг — защищать тебя. Я серьёзно отношусь к этому, Бекс. Мы уезжаем завтра, и ты больше никогда не будешь общаться с этой стервой.
Ох, нет. Ни за что.
— Пошел ты на хрен, — рычу я. — Ты не имеешь никакого права говорить мне, что делать. Ты не владеешь мной и не можешь контролировать меня.
Он поворачивается ко мне, и гнев на его лице ошеломляет меня. Твою мать. Небольшая часть меня хочет отшатнуться, попросить его не причинять мне боль. Но я больше не та маленькая девочка, и Пак Редхауз не может давить на меня.
— Ты будешь делать то, что я говорю, Бекка. Она солгала тебе. Устроила тебе настоящий ад. Какая психопатка говорит своему ребёнку, что она умерла, чтобы быстро заработать? Если ты всё ещё хочешь иметь к ней какое-то отношение, ты сумасшедшая. Мы уедем утром.
Красная ярость ослепляет меня, без шуток. Перед моими глазами все буквально красное. Вот насколько я зла. Я хочу убить его, уничтожить. Вот он. Наконец-то появился тот байкерский придурок, которого я знала, он сидел внутри Пака все это время.
— Вот почему я никогда не буду твоей старухой, — шиплю я. — Так или иначе, вы все одинаковые. — Слова падают между нами, словно камни.
— Я слишком напряжен, чтобы сейчас вести с тобой этот разговор, — говорит он, трогаясь с места.
Он попадает в автомобильную пробку, взвизгнув шинами, прямо как моя мама недавно. Сокрушительная боль снова поражает меня, и я чувствую, как гнев сдувается, словно лопнувший шарик. Зачем ей это было нужно? Как она могла так поступить? Что, чёрт возьми, я сделала, чтобы заслужить эту женщину в качестве своей матери?