- Может, рыбу, может, пшеницу. На серебро не поставлю. Слитки с рудников полицейские сами погрузят.
- Почему такой почет серебру? - смеется Мартин.
Человек в синей куртке сердито хмурится.
- "Почет серебру"! - укоризненно повторяет он. - Самый драгоценный металл. Украдешь слиток - в цилиндре будешь ходить.
Ходить в цилиндрах мы не собираемся, красть слитки тоже. Потому соглашаемся на пять франков в день. Надо где-нибудь добывать деньги: полтинники, оставшиеся у Мартина, могут в конце концов навлечь на нас неприятности.
- А где здесь ночевку найти? - спрашивает Мартин.
- У старины Вильсона в ресторации "Веселый петух" есть номера для постояльцев. Два шага отсюда, - говорит человек в синей куртке, несомненно довольный. - Скажите, что Фляшон прислал. И ночевка и выпивка обеспечены даже в кредит, если я поручился. Не задерживайтесь, ребята: пока народу там кот наплакал. - Он пожимает нам руки большой, как лопата, мозолистой лапой бывшего грузчика и удаляется не оглядываясь.
2. "ВЕСЕЛЫЙ ПЕТУХ"
Ресторацию мы находим действительно в двух шагах на главной улице. Над широким крыльцом висит петух, вычеканенный из меди, тускло-золотистый в лучах солнца. На крыльце лежат два детины, лица у них прикрыты ковбойскими шляпами. Их можно принять за мертвецов, но они только мертвецки пьяны. Мы осторожно обходим лежащих и, толкнув дверь, попадаем в длинный полутемный зал. Здесь полтора десятка столиков и стойка, обитая жестью. Столы почти все пусты, за исключением двух-трех, за которыми сидят парни, обросшие колючей щетиной или уже отрастившие лохматые бороды, и пьют что-то темное - виски или пиво. На нас они не обращают никакого внимания. Мы на них тоже. Не спеша подходим к стойке, где протирает бокалы далеким от чистоты полотенцем лысый старик с недобрыми глазами.
- Два виски, - говорит Мартин, небрежно бросая на жестяную стойку монетку в двадцать сантимов.
- Два виски требуешь, так и плати вдвое, - отвечает старик.
Мартин добавляет еще одну монетку. Так мы учимся здешнему счету.
- А как насчет ночлега, папаша? - спрашиваю я.
Старик долго глядит на нас, как бы оценивая нашу кредитоспособность.
- Есть комната с кроватью, - шепелявит он. - Больше трех человек лежать в кровати не разрешается.
- Нас только двое.
- Все одно - три франка, и деньги вперед.
- Мы от Фляшона, папаша.
Старик добреет, даже улыбается, открывая беззубые десны.
- Значит, завтра с утра на погрузку? Пароход пришел из Вудвилля, знаю. Что ж, можно подождать до расчета с Фляшоном. Ужинать будете?
Ужинаем молча, хотя поговорить есть о чем. Что мы знаем о мире, куда забросила нас судьба? Что пирожок стоит пять сантимов, а полбокала виски с теплым лимонадом - двадцать? Что за десять часов работы мы получим по пять франков, из которых три нужно отдать за квартиру? Да и вообще, что можно узнать об окружающем тебя мире, если целый день таскать на спине мешки с зерном или углем, а ночью спать без просыпа на гнилой соломе?
- Хорошо бы уехать отсюда на этом марктвеновском пароходике, рассуждает вслух Мартин. - Интересно, сколько стоит билет до Вудвилля?
- Посчитай еще железную дорогу от Вудвилля до Города.
- Ты думаешь все-таки добраться до Города?
- Не век же торчать в Сильвервилле.
- А кого мы будем искать в Городе? - вздыхает Мартин. - Может, кто жив остался?
Утром мы находим Фляшона там, где видели его вчера. Он по-приятельски подмигивает нам, и минут через пять мы получаем всю экипировку грузчика мешок из дерюги с дырками для головы и рук и пару деревянных крючьев на спину.
- Ну а теперь на речной причал. Сейчас начнется погрузка, - командует Фляшон. Ни имен наших, ни фамилий он не записывает: должно быть, при расчете это не имеет значения.
Мы становимся в цепь грузчиков к длинным штабелям мешков с пшеницей. В каждом мешке не меньше сорока килограммов. С трудом взваливаем его на спину, помогая друг другу. Так же делают и соседи. Потом движемся, согнувшись, по деревянным сходням к трюму на нижней палубе парохода. Трюм неглубок. Мешки складываем внизу под наблюдением кого-то из команды. Не слышно ни шуток, ни смеха, ни ругани - все работают молча, только кряхтят и тяжело дышат. Мартину, идущему впереди, легче, чем мне, - он сильнее, а я через час начинаю задыхаться, нет сил взвалить мешок на крючья, вот-вот упаду. Сзади советуют дружески: "Обожди чуток, пропусти цепь, отдохни. С непривычки всегда трудно, потом втянешься". Но я понимаю, что лучше не будет, десять часов не вытяну.
Через два часа, когда объявляют перекур, валюсь на мешки полутрупом. Наши соседи. Пит и Луи, угощают нас самодельными, скрученными из табачного листа сигарами. Оба они студенты из Города, приехали сюда на каникулы подработать. Живут в порту у сторожа, где платят вдвое меньше, чем мы у Вильсона. Ухитряемся откладывать по три франка в день, сейчас уже накопили по шесть десять на брата. Они рассказывают, что в первые два дня чуть не загнулись, даже пяти часов не вынесли, только по два франка и получили. Не надо слишком сгибаться, - советует Луи, - пусть груз ложится на плечи и крючья. Я следую его совету, и мне чуть легче. До второго перекура еле держусь, но мешок уже с ног не валит. Утираем пот и обмениваемся улыбками с Луи и Питом.
- Выдержали?
- Как видите.
- Я говорил: не сгибайтесь. Мешок не так прижимает.
- Зато память отшибло.
Луи не понимает.
- А что забыл?
- Все. И год, и месяц, и день. Помоги вспомнить.
- Серьезно?
- Вполне серьезно. Подскажи.
- Год шестьдесят первый. Четырнадцатое июля. Пятница. Неужели забыл?
- Смешно, правда? Даже имя забыл. Только сейчас и вспомнил. Я Жорж Ано, а он, - я указываю на Мартина, - Дональд Мартин или просто Дон.
- А мы - Луи Ренье и Пит Селби. Кончаем политехничку.
Все время молчавший Пит кивком подтверждает слова товарища.
- Ты немой? - шучу я.
- Все здесь так думают. Просто болтовни не люблю. А вы неплохие ребята. Даже расставаться жаль.
- Почему расставаться?
- В воскресенье уезжаем, - поясняет Луи. - На "Гекльберри Финне". В Городе к выборам работа найдется.
Я не успел спросить, что за выборы, как Луи продолжил:
- Разыщите нас - поможем. Найти легче легкого. Американский сектор, Сэнд-стрит, общежитие политехнички. А сейчас к мешкам: Фляшон уже машет руками.