Сенатор немного рассеянно заказывает обед. Мартин тактично предлагает тост "за прекрасную амазонку", девушка краснеет, сенатор улыбается, и опасный момент объяснения счастливо откладывается.
- В Город? - спрашивает сенатор, поглаживая вьющуюся седую бородку.
- В Город, сенатор.
- Дела?
- Пожалуй. В связи с ними у меня к вам вопрос, - пользуюсь новой возможностью отвлечь старика от воспоминаний. - Мы с Доном далеки от политики. Так уж случилось - не знаем ни партий, ни их вождей. А вы нам кое-что наверняка сможете объяснить.
- Например?
- Кто такой Тур Мердок?
- Тур Мердок? - удивленно повторяет Стил. - Вас он интересует как личность или как политическая фигура?
- И то и другое. Я познакомился с ним в кабачке Вильсона в Сильвервилле.
Рассказываю историю своего знакомства с Мердоком.
- Значит, одним выстрелом разбили бутылку? - смеется сенатор. - А что же сказал Тур Мердок?
- Он предложил бродяге прекратить самодеятельность, и, представьте себе, этот громила отступил, как побитая собачонка.
- Подобных собачонок у Мердока - десятки тысяч. И это не просто разбойничьи шайки, хотя и таких у него немало, - это костяк будущей партии. К счастью, еще не легализованной.
- Какой партии? - спрашиваю я.
- Реставраторов свергнутого нами полицейского государства.
Мне смешно.
- Он и не родился еще в то время... Что он знает о нем?
- Есть свидетельства очевидцев. Мердок умный и образованный человек. Бывший шериф на серебряных рудниках. Шериф жесткий и требовательный. Его заметили, пригрели и даже предложили какой-то пост в руководстве рудниками. Но он вышел в отставку и занялся политикой. Сначала был "популистом", как и мы, потом откололся: наш демократизм его не устраивал. Для партии "джентльменов" у него не было ни состояния, ни положения, вот он и попробовал основать третью партию, еще правее. Крупным собственникам обещал снижение налогов, мелким - расширение торговли и земельных угодий, бродягам и неимущим - свободное освоение новых земель. Наша страна, как вы знаете, огромна и необжита, но все новое, что вы откроете и захватите, будь то земля или участки рыбачьих и охотничьих промыслов, вы обязаны оплатить государству - это доход и прибыль казны. Мердок требует отмены закона. Никаких доходов казне! На открываемых новых землях каждый волен захватить столько, сколько сумеет обработать и обжить. По идее, неплохо. Но аграрный миллионщик может захватить и обработать в тысячи раз больше, чем фермер-сотенник. А ликвидация сената и единоличная диктатура освободят Мердока от любых обещаний.
- На что же он рассчитывает?
- На сенатские выборы. Но по нашим законам кандидатов в сенат имеет право выставить только легализованная партия. Юридически такой партии у него нет. Билль о ее легализации мы провалили большинством голосов. А для военного путча у Мердока еще мало силенок.
- Господи, как скучно! - восклицает белокурая соседка Мартина. - Вы все о политике... Мистер Мартин слушает, а я скучаю.
Мартин мгновенно находится:
- Может быть, мы с вами пока посидим на палубе?
- Конечно, погуляйте, - поддерживает его сенатор, - а мы с Ано продолжим наш разговор.
- Он обещает быть долгим, - говорю я.
- Тем лучше.
Мартин с племянницей Стила уходят. Мы в столовой почти одни. Только кое-где официанты убирают посуду.
- Не удивляйтесь, сенатор, - перехожу я к решительному объяснению. - Я мог бы даже сказать: не удивляйтесь, Джемс. Перед вами не сын Жоржа Ано, а тот самый Ано, который боролся бок о бок с вами против Корсона Бойла. Я могу напомнить все подробности наших встреч, начиная с первой на Реке, когда вы подстрелили из арбалета черную птицу. И последнюю, когда из того же арбалета вы пустили зажженную стрелу в ложу Корсона Бойла. Вы знаете, откуда мы тогда пришли. И сейчас мы оттуда - с Земли.
Сказать, что сенатор удивлен, значит, ничего не сказать - он потрясен до немоты.
- Но ведь прошло уже пятьдесят лет, а вы... вы все тот же, - шепчет он.
- На Земле другое время, Стил. Другое его течение. У вас проходит год, у нас - месяц. Да и этот подсчет приблизителен. Не знаем мы и того, какая сила перебрасывает нас на вашу планету. Несколько дней назад мы с Мартином были еще на Земле, а сейчас плывем с вами на "Гекльберри Финне". Трудно поверить.
- У нас не изучают латынь, - тихо говорит сенатор, - не знают этого языка. Но отец знал. И я запомнил слова, которые он сказал мне, когда вы появились у нас впервые: "Кредо квиа абсурдум", и перевел: "Верю, потому что это бессмыслица".
Я смотрю на постаревшее лицо Джемса, на незнакомую вьющуюся бородку, на седые, зачесанные назад волосы и только по каким-то неуловимым признакам узнаю старого друга.
- Надолго к нам? - спрашивает он.
- Все зависит от того, с какой целью мы опять переброшены. В любом случае я хочу выяснить, как изменился ваш мир. Уже то, что мы видели в Сильвервилле, говорит о многом. О другой жизни, другой экономике, других традициях, других нравах.
- Сильвервилль - это окраина, Ано.
- Тогда и его не было.
- Многого не было. И нефти, и серебряных рудников. И не ловили тунца в океане. Не разводили скот. Не было ни боен, ни холодильников. - Стил задумчиво перебирает пальцами и вдруг сжимает их в кулак. - Мы уже старики, третье поколение переживает зрелость, а четвертое начинает растить детей. Кого интересует сейчас легенда о прародительнице Земле, от которой мы якобы оторвались? Только авторов школьных учебников.
Я вспоминаю наш первый разговор пятьдесят лет назад по здешнему счету. "Вы говорите по-английски и по-французски. А слыхали о таких государствах, как Англия и Франция?" - "Нет". - "А о частях света, о материках и океанах?" Джемс и Люк, его брат, непонимающе смотрели на нас. "Вы в школе учились?" - "Конечно", - хором ответили оба. "Есть такой предмет география", - сказал я. "Нет такого предмета", - перебил Люк. "Что-то было, - остановил его брат, - что-то рассказывали нам о мире, где мы живем. Кажется, это называлось географией, потом ее запретили".
- Значит, воскресили все-таки географию? - спрашиваю я не без ехидства.
- Давно, - говорит Стил. - На стапелях Ойлера строятся морские суда. Уже удалось обойти вдоль берегов весь наш континент. А вот по суше к границам его еще не добрались. На севере и северо-востоке непроходимые леса. Природа не меняется. Меняются люди.