Я кивнул.
– Встретимся завтра в двадцать часов ночи у Дика, – добавил он и исчез в тени какого-то переулка.
Глава вторая
В квартире стояла мертвая тишина. Стояла она неподвижно, но в то же время скиталась из угла в угол, напоминая о себе при каждом удобном случае. Лампочка устрашающе покачивалась из стороны в сторону, мешая своими жуткими скрипами, существовать тишине.
В самом центре комнаты находился письменный стол. Письменным он был совсем не от того, что на нем писали, а просто потому, что так было надо. За столом сидел человек, напоминающий высохший труп. Человек был явно чем-то озадачен, но изо всех сил старался держать это в тайне. Он то и дело хмурился, а затем вновь улыбался, и движения повторялись заново. Очевидно, человек хотел сделать что-то стоящее, но «стоящее» было понятием растяжимым…
Секунды на золотых часах перерастали в минуты, а те, в свою очередь, сменялись часами. Время шло, но человек оставался недвижим. Он размышлял, а мысли порой доводили до онемения.
Пока вдруг в голове человека не слетел с петель рычажок, последние двадцать лет державшийся на неисправимой реальности, и дело быстрым шагом направилось к цели.
Человека звали Нобелем. Это было его ненастоящее имя, но оно, поверьте, давало ему более высокий статус в обществе, чем первоначально существовавшее.
– Здравствуй, Нобель, – раздался строгий мужской голос из-за двери.
Человек ничего не ответил. Он был слишком увлечен работой.
– Как продвигается? – на полу образовался темный силуэт, приближавшегося мужчины.
– Завтра будет готово, – наконец ответил человек.
И в этот момент в комнате оказался тот самый мужчина, голос которого звучал из-за дверей. Это было существо крепкого телосложения. Нельзя было назвать его толстым, но упитанным вполне разрешалось. Он был маленького роста, с маленькими серыми глазками. Несмотря на его фигуру, лицо у него было худое, а подбородок заостренный. Мужчина смахивал на крысу, что значительно портило первое впечатление о нем. Его прозвали Бонзешоном или, если кратко, Бонзе.
– Послушай, Нобель, – начал он. – Что для тебя самое дорогое в жизни?
Нобель предпочитал не смотреть в глаза тем, кто не был этого достоин, поэтому отвечал, внимательно наблюдая за движением пилы, которая бесшумно придавала форму какому-то металлическому предмету.
– Нет такого.
– Нобель, я не шучу с тобой, – ехидно улыбаясь, произнес Бонзе.
– А я, считаешь, издеваюсь?
Этот вопрос заставил Бонзе на секунду умолкнуть. Он оценивающе посмотрел на Нобеля, стараясь понять его. Но тот не поддавался. Такому спокойствию, как у Нобеля, можно было только искренне позавидовать. Бонзе мысленно попытался заставить своего собеседника повернуться к нему, но тщетно.
– Нобель, твой племянник… – Бонзе решил вытащить из фундамента нервной системы человека главную деталь. – Он ведь так хочет попасть к нам.
– И что ты хочешь этим сказать? – Нобель даже глазом не повел.
– Я могу это устроить, – речь Бонзе стала похожа на змеиное шипение. – Но всему есть цена.
– Чего ты хочешь? – Нобель постепенно ломался.
– Хочу ту вещицу, которую ты делаешь.
– Я не могу ее отдать.
– Тогда, увы… – Бонзе скорчил гримасу отчаяния. – Когда-нибудь твой обожаемый Джо скончается под чистильщиком, а ты об этом даже не узнаешь.
Бонзе злобно улыбнулся и, из-за плеча взглянув на Нобеля, удалился.
Нобель выключил работающую пилу и согнулся в три погибели. Он задумался. Сложно стоять на перепутье, когда перед тобой судьба дорогого человека и всего человечества. Очевидно, Нобель для себя что-то решил, выбрал и, как ни в чем не бывало, продолжил работу.
Вскоре солнце скрылось за горизонтом. Верхушки небоскребов охватил ночной мрак, окутал их с ног до головы. Где-то внизу, в районе двухсотого этажа неспешно проплывали облака, словно стадо овец по полю. Так хотелось оказаться в каком-нибудь пригороде и, покачиваясь на больших качелях, смотреть на багровый закат. Так хотелось просто почувствовать свободу от обязательств, от ненавистной работы и, что самое главное, от правительства. Как же не хватало пения птиц по утрам, серенад зеленых кузнечиков и мычания коров. Было так трудно осознавать, что все это находится совсем рядом, что можно просто дойти до него пешком, но в то же время с каждым шагом оказываться все дальше и дальше. Счастье нельзя было достать, его в принципе не существовало…
Нобель сидел на новой, лакированной лавочке, находившейся на самом последнем этаже самой высокой многоэтажки.