Следы повели их вокруг стола, накрытого скатертью, мерцающей зеленоватым светом.
«Странно! Здесь все сверкает, блестит и светится», — подумал Берсеньев, и вдруг, будто отвечая его мыслям, белая овальная пластина над одним из «саркофагов» также засветилась, и на ней появилось узкое бледное лицо человека… Это было изображение, но изображение объемное, рельефное, необычайно реальное. И что особенно поразило старого геолога — это большие серые широко открытые глаза. Они были живые и смотрели внимательно и серьезно, будто ожидая, когда Берсеньев заговорит… Совершенно машинально геолог снял свою выцветшую фетровую шляпу и поклонился незнакомцу. Незнакомец моргнул мохнатыми красными ресницами и продолжал внимательно смотреть на него. Геолог смущенно оглянулся на друзей. Те уже стояли за его спиной и тоже молча смотрели, Майгин — с большим любопытством, студент — в величайшем смятении.
— Не понимаю — это фотоснимок или живой человек? — пробормотал Берсеньев.
Майгин шагнул вперед, и тотчас незнакомец перевел взгляд на молодого геолога.
— Разрешите представиться… — Майгин на миг замялся: «Кто это, мужчина или женщина?..» Лицо, скорее всего, принадлежало мужчине, об этом говорили решительные, почти резкие его черты и короткие золотистые волосы, — сударь, — сказал Майгин.
Но тут лицо исчезло, и вместо него на экране заструились вниз какие-то иероглифы.
— Разговаривать не изволят, — сконфуженно произнес Майгин.
— Конечно же, синематограф, — уверенно сказал Берсеньев.
— Синематограф? — Майгин недоверчиво покачал головой. — А почему он таращил глаза сперва на вас, а потом на меня?.. Я нигде в синематографе не видел, чтобы актер разглядывал с полотна публику, всегда было наоборот… И потом, где проекционный аппарат?
Берсеньев промолчал. Замечания Майгина были резонными. Старый геолог обошел «саркофаг» вокруг и сказал наконец:
— Тонкая механика…
У Пети мелькнула какая-то догадка. Он стал приближаться к другому «саркофагу», но не со стороны экрана, а сбоку. Экран оставался слепым. Неожиданно студент шагнул вперед, и экран мгновенно ожил. На нем появилось лицо… Тут гадать уже не пришлось, это была женщина. Петя даже побледнел от волнения. Такого лица он никогда не видел. Сказать о нем, что оно «красивое», значило ничего не сказать…
Взглянув на возникший на экране образ женщины, Петя подумал: «Снег и небо»… Высокий лоб обрамляли волосы, похожие на взметнувшийся и застывший снежный сугроб. Тени на лице отливали легкой синевой. У мочек ушей сверкали две капли каких-то неведомых драгоценных камней. Но и на этом лице самым примечательным были глаза. Неестественно огромные, они казались перенесенными с парусов таитянских каноэ… Большие ресницы обрамляли огромные белки с фиолетовым оттенком, какой встречаешь лишь на виноградинах, а в ясно очерченных бирюзовых геммах зрачков мерцали темные точки… Глаза были полны внимания. Они ждали… но чего? Если юноша, на которого устремлен их взгляд, скажет что-нибудь, женщина все равно не поймет его языка. И Петя молчал. Лишь одна мысль сверлила его мозг:
«Не исчезай!.. Смотри на меня!..»
Лицо на экране дрогнуло, помутнело, еще миг — и оно исчезло бы, но Петя закричал мысленно:
«Нет! Нет!.. Еще!..»
И лицо вновь отчетливо засияло на экране, лишь глаза расширились, будто от удивления…
Юноша не помнил, сколько времени он смотрел в синюю бездну глаз. Наконец он не выдержал и отступил. Тотчас изображение на экране померкло.
Майгин и Берсеньев с напряженным вниманием наблюдали за обоими лицами: за лицом на экране и за полным смятения лицом юноши.
— Ну что? — спросил Майгин. — Налюбовался?..
— Нет, не налюбовался, — со вздохом произнес Петя и тут же сообщил своим друзьям: — А вы знаете, когда она стала исчезать, я мысленно приказал ей остаться, и она вновь появилась…
— Ого! Это уже что-то из области оккультных наук! — воскликнул Майгин.
— Ты приказал изображению? — насмешливо спросил Берсеньев.
Петя ничего не ответил.
— «Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит…» — процитировал Майгин пушкинские строки.
Берсеньев подошел к массивному литому шкафу без дверей, и шкаф замигал множеством разноцветных глазков.