Новоприбывшие ночевали в корабле-городе. Но едва ли кто-нибудь из них сомкнул в эту ночь веки. Слишком необычайно было все, что им пришлось увидеть и услышать, — чудесные дома с самооткрывающимися дверями, лаборатории с диковинными приборами, непрерывная тихая музыка, «витно» и цветные лепешки, гигантские недра, заполненные необычайными механизмами, наконец, сцены и живые картины, воспроизводимые «иллюзионами»… Венберг чуть не до смерти перепугался, когда из белого овального зеркала над «саркофагом» на него глянула «снежная красавица», и долго потом стоял оглушенный, осеняя себя мелкими крестиками. Нина откровенно плакала, размазывая по лицу слезы, когда в клубящемся пару и багровых отсветах извержения гибли гордые и прекрасные хозяева города-корабля. Доктор Васенькин метался между «живыми портретами» и сценой танца Уру, хмурился, протирал пенсне и ворчал себе под нос что-то о гальванических токах и о шарлатанстве. Одним словом, новоприбывшие были потрясены и подавлены. Если у них и было какое-то сомнение относительно здравости ума Берсеньева, Майгина и Пети, то с момента, когда они сами перешагнули порог подземного города, это сомнение исчезло. Правда, зато возникли сомнения совсем другого рода…
На следующий день в полдень Берсеньев пригласил всех в здание, расположенное в центре города, — белую красивую постройку, напоминающую по форме сахарную голову. Все собрались в обширном зале с блестящими зеркальными стенами и высоким куполообразным потолком. Слово взял Берсеньев.
— Господа… — сказал он и сейчас же поправился: — Друзья! Теперь, когда наши «анадырцы» с нами, мы должны совместно обсудить, что нам делать дальше с нашим открытием.
Арнаутов вздрогнул и переглянулся с Майгиным. Майгин подмигнул ему.
— Я и большая часть здесь присутствующих, — продолжал Берсеньев, — убеждены, что мы находимся на звездном или межпланетном корабле, залетевшем на Землю несколько веков назад из мирового пространства.
— Это еще следует доказать, Клавдий Владимирович, — сказал негромко Венберг.
— Да, — согласился Берсеньев. — Прямых доказательств тому у нас нет, но многое, что мы здесь видим, не допускает другого объяснения. Впрочем, гораздо лучше меня осведомлен в этом наш новый товарищ, господин Арнаутов. Может быть, вы выступите, Константин Платонович?
Арнаутов встал и заговорил, глядя на Венберга исподлобья:
— Некоторые из вас, господа, знают, что я являюсь приверженцем идей Циолковского, создавшего теорию ракетного движения. Это единственный вид движения, способный преодолеть земное тяготение и сделать в конце концов реальностью мечту человечества о межпланетных полетах…
— Первый, кто публично высказал эту идею, по-моему, был не Циолковский, а знаменитый французский писатель и дуэлянт Сирано де Бержерак, — насмешливо заметил Венберг. — Правда, его книга «Иной свет, или Империи Луны» была всего лишь шуткой остроумного человека. Французы очень ценят юмор…
— Да, Григорий Николаевич, в эпоху Людовика Четырнадцатого это звучало как шутка, но в наши дни, когда весь ученый мир взбудоражила новая механика Эйнштейна, когда даже политические деятели, например, известный марксист Ленин, пишут о новой физике как о «снимке с гигантски быстрых реальных движений», идея ракетного движения сама становится реальностью… Так вот… как изобретатель ракетных летательных снарядов я здесь тщательно присматривался к механизмам в донной части этого подземного феномена и утвердился в мысли, что передо мной не что иное, как гигантские ракетные камеры… — Арнаутов умолк, пытаясь найти какое-то сравнение, понятное всем. — Сознаюсь, что во время этих своих изысканий я похож был на человека, который когда-то съел вишню и оставил себе для посадки ее косточку. Он никогда не видел вишневого дерева, но однажды, забравшись в чужой сад, он увидел плодовые деревья без плодов и, пожевав лишь один зеленый листок с ближайшего дерева, по особому вкусу листочка понял, что попал в вишневый сад… Это только метафора, конечно… Но, кроме этой «вишневой аргументации», я припас и другие доказательства астрального происхождения этого найденного вашими товарищами подземного города…
— Если бы этот город на наших глазах из подземного превратился бы в надземный и хоть немножко полетел, это было бы самым неопровержимым доказательством его космического происхождения, — лукаво ухмыляясь, сказал Венберг.
— Его надо только от могильной земли освободить, вот тогда увидите, как он полетит, — сердито покраснев, сказал Петя.