Эрос
Мы строго блюдем сокровенные заповеди —Любовный завет:Когда розовеет и гаснет на западеРубиновый свет,Мы белыми парами всходим по очередиНа Башни ЛуныИ любим в святилищах девственной дочериНемой вышины.О, счастье вступить за черту завоеванногоСвященного снаИ выпить фиал наслажденья любовногоДо самого дна!О. счастье: за ночь под серебряно – матовоюЭгидой луныНе надо платить подневольною жатвою —Как в царстве весны!О, счастье: лишь прихотям Эроса отданные,Мы можем – любя —На каменном шаре, как камень бесплодные,Сгореть для себя!
Июль
В небе – бездыханные виолы,На цветах – запекшаяся кровь:О, июль, тревожный и тяжелый,Как моя молчащая любовь!Кто раздавит согнутым коленомПламенную голову быка?И. презрев меня, ты реешь тленом,Тонким воздыханием песка —В строго – многоярусные строиЗноем опаляемых святых, —И за малым облаком перо, иСветлый враг в покровах золотых!
Александрийский театр
Когда минуешь летаргиюБлагонамеренной стены,Где латник угнетает выюНичтожествующей страны.
И северная КлеопатраУже на Невском, – как светлоАлександрийского театраТебе откроется чело!
Но у подъезда глянет хмуро,Настороженна и глуха,Сырая площадь, как цезураАлександрийского стиха.
Быть может, память о набегеВчерашней творческой волныПочиет в ревностном ковчегеСебялюбивой тишины.
И в черном сердце – вдохновенье,И рост мятущейся реки,И страшное прикосновеньеПрозрачной музиной руки, —На тысячеголосом стогнеКамнеподобная мечта,И ни одно звено не дрогнетПо – римски строгого хребта.
Нева
Вольнолюбивая, донынеТы исповедуешь однуИ ту же истину, рабынейВ двухвековом не став плену.
Пусть нерушимые гранитыТвои сковали берега,Но кони яростные взвитыТуда, где полночь и пурга.
Пусть не забывший о герояхИ всех коней наперечетЗапомнивший ответит, что ихВ стремнину темную влечет?
Иль эти мчащиеся, всуеНесбыточным соблазнены,Умрут, как Петр, от поцелуяТвоей предательской волны?
«Как душно на рассвете века!..»
Как душно на рассвете века!Как набухает грудь у муз!Как страшно в голос человекаОблечь столетья мертвый груз!И ты молчишь и медлишь, время,Лениво кормишь лебедейИ падишахствуешь в гаремеС младой затворницей своей.Ты все еще в кагульских громахИ в сумраке масонских лож.И ей внушаешь первый промахИ детских вдохновений дрожь.Ну, что ж! Быть может, в мире целомИ впрямь вся жизнь возмущенаИ будет ей водоразделомОтечественная война;Быть может, там, за аркой стройной,И в самом деле пышет зной,Когда мелькает в чаще хвойнойСтан лицедейки крепостной.Но как изжить начало века?Как негритянской крови грузВ поющий голос человекаВложить в ответ на оклик муз?И он в беспамятстве дерзаетНа все, на тяги дикий крик,И клювом лебедя терзаетГиперборейский Леды лик.
Предчувствие
Расплещутся долгие стеныИ вдруг, отрезвившись от роз,Крылатый и благословенныйПленитель жемчужных стрекоз,
Я стану тяжелым и темным,Каким ты не знала меня,И не догадаюсь, о чем намУвядшее золото дня
Так тускло и медленно блещет,И не догадаюсь, зачемВ густеющем воздухе резчеНад садом очертится шлем, —
И только в изгнанье поэтаВозникнет и ложе твоеИ в розы печального летаАрханегел, струящий копье,
Мирра Лохвицкая
«Если прихоти случайной…»
Если прихоти случайнойИ мечтам преграды нет —Розой бледной, розой чайнойВоплоти меня, поэт!
Двух оттенков сочетаньеЗвонкой рифмой славословь:Желтый – ревности страданье,Нежно-розовый – любовь.
Вспомни блещущие слезы,Полуночную росу,Бледной розы, чайной розыСокровенную красу.
Тонкий, сладкий и пахучийАромат ее живойВ дивной музыке созвучий,В строфах пламенных воспой.
И осветит луч победныйВдохновенья твоегоРозы чайной, розы бледнойИ тоску и торжество.