Владислав Ходасевич
Вечером синим
Вечерних окон свет жемчужныйЗастыл, недвижный, на полу,Отбросил к лицам блеск ненужныйИ в сердце заострил иглу.
Мы ограждались тяжким рядомЛюдей и стен – и вновь, и вновьКаким неотвратимым взглядом,Язвящим жалом, тонким ядомВпилась усталая любовь!
Слова, и клятвы, и объятьяКакой замкнули тесный круг,И в ненавидящем пожатьеКак больно, больно – пальцам рук!
Но нет, молчанья не нарушим,Чтоб клясть судьбу твою, мою,Лишь молча, зубы стиснув, душимОпять подкравшуюся к душамЛюбовь – вечернюю змею.
«Зазвени, затруби, карусель…»
Зазвени, затруби, карусель,Закружись по широкому кругу.Хорошо в колеснице вдвоемПролетать, улыбаясь друг другу.Обвевает сквозным холодкомПолосатая ткань балдахина.Барабанная слышится трель,Всё быстрее бежит карусель.«Поцелуйте меня, синьорина».
И с улыбкой царевна в ответ:«Не хочу, не люблю, не надейся…»– «Не полюбишь меня?» – «Никогда».Ну – кружись в карусели и смейся.В колеснице на спинке звездаНамалевана красным и синим.Мне не страшен, царевна, о нет,Твой жестокий, веселый ответ:Всё равно мы друг друга не минем.
И звенит, и трубит карусель,Закрутясь по заветному кругу.Ну, не надо об этом. Забудь —И опять улыбнемся друг другу.Неизменен вертящийся путь,Колыхается ткань балдахина.
«В беседе хладной, повседневной…»
В беседе хладной, повседневнойСойтись нам нынче суждено.Как было б горько и смешноТеперь назвать тебя царевной!
Увы! Стареем, добрый друг,И мир не тот, и мы другие,И невозможно вспомнить вслухПро ночи звездной Лигурии…
А между тем в каморке тесной,Быть может, в этот час ночнойЧитает юноша безвестныйСтихи, внушенные тобой.
«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»
«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»Все это неправда, но стыдно смеяться.Смотри, как стоят за колонной колоннаВот в этом палаццо.
Вдали затихает вечерняя Пьяцца,Беззвучно вращается свод небосклона,Расшитый звездами, как шапка паяца.
Минувшее – мальчик, упавший с балкона…Того, что настанет, не нужно касаться…Быть может, и правда – жила ДездемонаВот в этом палаццо?..
Дождь
Я рад всему: что город вымок,Что крыши, пыльные вчера,Сегодня, ясным шелком лоснясь,Свергают струи серебра.
Я рад, что страсть моя иссякла.Смотрю с улыбкой из окна,Как быстро ты проходишь мимоПо скользкой улице, одна.
Я рад, что дождь пошел сильнееИ что, в чужой подъезд зайдя,Ты опрокинешь зонтик мокрыйИ отряхнешься от дождя.
Я рад, что ты меня забыла,Что, выйдя из того крыльца,Ты на окно мое не взглянешь,Не вскинешь на меня лица.
Я рад, что ты проходишь мимо,Что ты мне все – таки видна,Что так прекрасно и невинноПроходит страстная весна.
«Леди долго руки мыла…»
Леди долго руки мыла,Леди крепко руки тёрла.Эта леди не забылаОкровавленного горла.
Леди, леди! Вы как птицаБьётесь на бессонном ложе.Триста лет уж вам не спится —Мне лет шесть не спится тоже.
«Ищи меня в сквозном весеннем свете…»
Ищи меня в сквозном весеннем свете.Я весь – как взмах неощутимых крыл,Я звук, я вздох, я зайчик на паркете,Я легче зайчика: он – вот, он есть, я был.
Но, вечный друг, меж нами нет разлуки!Услышь, я здесь. Касаются меняТвои живые, трепетные руки,Простёртые в текучий пламень дня.
Помедли так. Закрой, как бы случайно,Глаза. Ещё одно усилье для меня —И на концах дрожащих пальцев, тайно,Быть может, вспыхну кисточкой огня.
На грибном рынке
Бьется ветер в моей пелеринке…Нет, не скрыть нам, что мы влюблены:Долго, долго стоим, склоненыНад мимозами в тесной корзинке.
Нет, не скрыть нам, что мы влюблены!Это ясно из нашей заминкиНад мимозами в тесной корзинке —Под фисташковым небом весны.