Выбрать главу

«Он – волжанин, уроженец Симбирской губернии, где у его отца было небольшое именьице.

…После смерти отца Коринфскому досталось по наследству это именьице; он бросил гимназию и стал заниматься литературой. Еще будучи гимназистом, он писал корреспонденции в поволжских изданиях. Вскоре он женился, но неудачно: жена подбила его сделаться антрепренером; он собрал труппу и гастролировал с нею где-то на юге. Это предприятие совершенно его разорило, он продал имение, которое пошло за долги, и остался в одном худом пальтишке.

…Литературные связи у него были огромные, он буквально знал всех пишущих людей. У него был интересный альбом, в который вписали свои произведения многие известные писатели; в нем были стихи Фета, Полонского, Случевского и многих других» (И. Белоусов. Ушедшая Москва. Воспоминания).

«…Всегда вполпьяна, кудрявый, похожий на загримированного рыжим бородачом подростка… никак не мог забыть, что выступил в один год с Бальмонтом» (Б. Садовской. Записки. 1881–1916).

КОРОВИН Константин Алексеевич

23.11(5.12).1861 – 11.9.1939

Живописец, график, художник театра, прозаик, мемуарист. Ученик Саврасова, Поленова. Член «Мамонтовского кружка» (1889). Участник выставок Товарищества передвижников (1889–1899), Московского общества любителей художеств (1889–1896), объединения «Мир искусства» (1899–1903), «Союза русских художников» (1903–1923). В 1885–1891 и 1896–1898 – декоратор Московский частной оперы С. Мамонтова, в 1903–1910 – художник Большого театра, с 1910 – главный декоратор и художник-консультант императорских театров. Член объединений «Мир искусства» и «Союз русских художников». Автор картин «Северная идиллия» (1886), «Убалкона» (1888–1889), «Зимой» (1894) и др. С 1923 – за границей.

«У меня нет направления и нет моды – нет ни импрессионизма, ни кубизма, никакого изма. Это я, это мое пение за жизнь, за радость – это язычество… Созерцание красоты через живопись, в сути самой живописи» (К. Коровин. Жизнь и творчество).

«Красавец, здоровый, чернокудрый, жизнерадостный весельчак, сердцеед, кутила, бесподобный балагур и рассказчик, влюбленный в Париж, в его живопись и яркую, пеструю жизнь его бульваров и ресторанов, художник, победоносно царивший со своими блестящими декорациями в театральном мире» (С. Щербатов. Художник в ушедшей России).

«Брюнет с выразительными, острыми глазами под хорошо начерченными бровями, с небрежной прической и с удивительно эффектной шелково-волнистой бородкой в стиле Генриха IV.

„Какое прекрасное лицо! – подумал я. – Должно быть, какой-нибудь значительный человек приехал на выставку из Франции“. За столом он сидел довольно далеко от меня и о чем-то беседовал со своей соседкой. Речи его мне не было слышно. И вот в тот момент, когда я хотел спросить, кто этот интересный француз, я услышал, как настоящим российским диалектом он обратился к кому-то с просьбой передать ему горчицу. Удивился и обрадовался я, что этакий красивый человек тоже вдруг русский.

– Кто это? – спросил я.

– Да это Коровин, Константин Алексеевич, русский талантливейший художник.

…Беспечный, художественно-хаотический человек, раз навсегда заживший в обнимку с природой, страстный охотник и рыбак, этот милый Коровин, несмотря на самые отчаянные увлечения глухарями, тетеревами, карасями и шелесперами, ни разу не упустил из поля своего наблюдения ни одного людского штриха. Ночами, бывало, говорили мы с ним на разные жизненные темы, спорили о том или другом художественном явлении, и всякий раз у меня было такое чувство, слушая его, точно я пью шампанское – так приятно кололи меня иголки его острых замечаний. Удивительный этот русский, показавшийся мне французом!..

Все, жившие и работавшие с Коровиным в России и за границей, знают, какой это горячий, нервный, порывистый талант. Многим, очень многим обязаны наши театры, начиная с оперы Мамонтова и кончая императорскими сценами, этому замечательному художнику-колористу. Превосходные его постановки известны всей российской публике, а лично я многому у него научился. И как это странно, что горячность и темперамент и смелый, оригинальный талант, этими качествами воспитанный, долгое время считался, писался и презирался, обозначаясь словом: