В письме к Лиле Эфрон Марина пишет:
«Сережа тощ и слаб, безумно радуется Коктебелю, целый день на море, сегодня на Максиной вышке принимал солнечную ванну. <…> Все это так грустно! Чувствую себя в первый раз в жизни – бессильной. С людьми умею, с законами нет. О будущем стараюсь не думать, – даже о завтрашнем дне…»
…Проволочка с документами дает еще одну передышку. Но напряжение, возникшее между супругами, все-таки дает о себе знать. Марина с Алей находятся в Александрове и в Москве, Сергей сбегает в Коктебель, видимо, желая отдохнуть ото всех.
24 января 1917 года Сергея Эфрона зачислили в 1-й Подготовительный учебный батальон и направили в Нижегородскую распределительную школу прапорщиков. В феврале он прибыл в Петергоф и его зачислили во 2-ю роту юнкером.
Февральскую революцию и Марина и Сергей восприняли без восторга, очевидно смутно понимая – к чему она ведет. Приближалась дата выпуска, и Сергей Эфрон был намерен отправиться на фронт, однако понимая, как это известие будет воспринято его женой. «Ничто так не связывает, как любовь, и прав был Христос, который требовал сначала оставить отца и матерь свою, а потом только следовать за ним…»
13 апреля 1917 года Марина родила вторую дочку. Ирину. Здоровье у нее с самого начало было слабым, роды у Цветаевой проходили трудно, температура держалась несколько недель. Что касается Сергея, то на фронт он не попал, а в августе его направили в запасный полк, который нес службу в Кремле. В конце сентября Цветаева уезжает в Крым. Одна. Ее сестра Анастасия, жившая в то время в Феодосии, недавно потеряла двух самых близких людей – второго мужа Маврикия Минца и младшего сына. Марина хочет поддержать ее. Но только ли в том была причина? Литературовед Ирма Кудрова, выдвигает собственную гипотезу – из-за сильного увлечения Никодимом Плуцер-Сарна – для того чтобы в разлуке остудить чувства… В октябре Цветаева возвращается домой; в поезде ее застает весть об Октябрьской революции.
В последний день октября она выезжает домой и в поезде узнает об Октябрьском перевороте и о боях в Москве.
«Я боюсь писать Вам, как мне хочется, потому что расплачусь. Все это страшный сон. Стараюсь спать. Я не знаю, как Вам писать. Когда я Вам пишу, Вы – есть, раз я Вам пишу! <…> А главное, главное, главное – Вы, Вы сам, Вы с Вашим инстинктом самоистребления. Разве Вы можете сидеть дома? Если бы все остались, Вы бы один пошли. Потому что Вы безупречны. Потому что Вы не можете, чтобы убивали других. Потому что Вы лев, отдающий львиную долю: жизнь – всем другим, зайцам и лисам. Потому что Вы беззаветны и самоохраной брезгуете, потому что «я» для Вас неважно, потому что я все это с первого часа знала!
Если Бог сделает это чудо – оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака. <…>
Я сейчас не даю себе воли писать, но тысячу раз видела, как я вхожу в дом. Можно ли будет проникнуть в город? <…>
А если я войду в дом – и никого нет, ни души? Где мне искать Вас? Может быть, и дома уже нет? У меня все время чувство, что это страшный сон. Я все жду, что вот-вот что-то случится, и не было ни газет, ничего. Что это мне снится, что я проснусь.
Горло сжато, точно пальцами. Все время оттягиваю, растягиваю ворот, Сереженька.
Я написала Ваше имя и не могу писать дальше».
Сергей воюет с большевиками в Москве, чудом остается жив, и Марина увозит его в Коктебель. Она возвращается в Москву, так как в Коктебеле она была одна, без детей (привезти дочерей Вера Эфрон, которую Марина просила об этом, не смогла).
А уже в декабре Сергей Эфрон окажется в Новочеркасске, в рядах Добровольческой армии. Он командируется в Москву – для формирования Московского полка, и там, в Москве, происходит его последнее перед долгой разлукой свидание с женой. По следам этого свидания Марина пишет пронзительнейшее стихотворение:
С.Я. Эфрон – М.И.Цветаевой
26 октября 1918 г.
Коктебель
Дорогая, родная моя Мариночка,
Как я не хотел этого, какие меры против этого не принимал – мне все же приходится уезжать в Добровольческую Армию.
– Я Вас ожидал в Коктебеле пять месяцев, послал за это время Вам не менее пятнадцати писем, в которых умолял Вас как можно скорее приехать сюда с Алей. Очевидно, мои письма не дошли либо Ваши обстоятельства сложились так, что Вы не смогли выехать. Все, о чем Вы меня просили в письме – я исполнил. Я ожидал Вас здесь до тех пор, пока это было для меня возможно. У меня не было денег – я, против своего обыкновения, занимал у кого только можно, чтобы только дотянуть до Вашего приезда. Занимать больше не у кого. Денег у меня не осталось ни копейки. Кроме этого, и ждать-то Вас у меня теперь нет причин – Троцкий окончательно закрыл границы и никого из Москвы под страхом смертной казни не выпускают. <…>