— Подбор не совсем обычный. — Я уселся в предложенное мне кресло. — Вы их сами разводите?
Хозяйка впервые слегка улыбнулась.
— Да. Устраивайтесь поудобней и подождите. Я скоро приду.
При мысли о еде у меня сводило скулы, но в отдыхе я нуждался еще больше. Я откинулся на спинку кресла и расслабился. Головокружение прошло, и я задумался над тем, что меня ожидает. На острове, по всей видимости, я пробуду до прихода ближайшего корабля. Если ждать придется не слишком долго, укротительница львов не успеет мне наскучить. Завтра заявится Голиас, но к утру я уже сделаюсь в доме господином. Пока рыжеволосая мне не надоест, под этой крышей нет места другому мужчине. Если же Голиас не уступит — спущу на него гиен.
На кухне хозяйка снова запела, и я счел это хорошим признаком. Песня могла бы показаться странной, но ведь ее пела владелица зверей!
У всех ловцов обычай свой:
Волк зайцу вслед летит стрелой,
Сидит и ждет паук.
Силком охотятся, крючком,
Удав глядит себе молчком —
Но кролику каюк.
Иной преследует и ждет,
Заворожит и в плен берет —
Таков мой…
В повадках змей я так и не разобрался, а вот про паучков мне понравилось. Скоро она узнает, что и я неплохо умею ткать паутину.
Песня оборвалась.
— Готово! — послышался возглас. Хозяйка вошла, неся уставленный блюдами поднос.
— Надеюсь, вам это понравится.
Я едва не одурел от запаха пищи.
— Посмотрим, — ответил я, садясь на место, которое она мне указала. Она забыла принести вилку, но я не стал ей об этом напоминать. Энергично орудуя ложкой и ножом, я принялся за еду. Блюда были приготовлены отменно. Насытившись, я почувствовал прилив сил. Можно было приниматься за дело.
После обеда мы с бокалами вина в руках расположились в шезлонгах, стоявших почти рядом. Я, прихлебывая, говорил, а она смотрела на меня и слушала.
Она не казалась доступной, но избегала моего взгляда. Скромность порой способствует успеху. Смелая женщина выбирает сама, но выбор ее может не прийтись на вас. А робкая ждет, когда ее выберут. Возможно, эта робела в моем присутствии — ведь я житель одного из величайших городов мира! — или просто была неопытна. Что ж, выясню, в чем дело, и буду вести себя соответственно.
Рассуждал я хладнокровно, не испытывая к ней никакой дружеской склонности. Я давно понял, что любить нравящуюся женщину не обязательно, и потому не стремился к браку. Хотел я от женщин немногого и никогда не терял ради них душевного равновесия. Меня не заботило, что обо мне думают. Иные не соглашались на подобные условия, но находились и другие, более покладистые.
Рыжеволосая не поощряла меня открыто, хотя это придало бы мне мужества, и все же я чувствовал себя на верном пути. Стараясь ей понравиться, я преследовал двойную цель. Ведь я нуждался в пище и крове — и это также заставляло меня, помимо обыкновения, казаться любезным.
Напирая на собственную незаурядность, я всеми силами старался дать ей понять о разделявшей нас пропасти. В конце концов выяснилось, что она даже в Чикаго не бывала. Хозяйка слушала внимательно, и это воодушевляло меня. Я болтал о том, о сем, иногда вскользь касаясь каких-либо событий своей жизни, а она, откинувшись в шезлонге, пристально смотрела на меня из-под опущенных век. Изредка вставляла слово-другое в разговор. В руках она небрежно вертела золотую безделушку, похожую на большую вязальную спицу. Ей, наверное, хотелось показать, как красивы ее руки. Спица, однако, была слишком велика.
Почувствовав, что ужин мой достаточно усвоился, я поднялся и лениво подошел к хозяйке.
— Что это за игрушка? Дайте-ка взглянуть.
Она с лукавым видом прижала ее к груди, но тут же подвинулась, чтобы я мог сесть поближе.
— Вас она в самом деле интересует?
Все шло как по маслу.
— Конечно, — кивнул я, серьезно глядя на нее. Я уже предвкушал, какая гладкая у нее кожа под этим тонким платьем. Но хотелось еще немного продлить игру. Я наклонился над безделушкой.
— Пожалуйста, дорогая, покажите.
— С удовольствием, — сказала она неожиданно твердо, взглянув мне прямо в лицо. Наши взгляды впервые встретились. Ее глаза так сверкали, что я зажмурился и отпрянул.
— Тебе хотелось узнать? Так вот же!
Подавшись вперед, она кольнула меня золотой палочкой. Судорога, будто ток, пробежала по мне, и я лишился сознания.
Очнувшись, я попробовал встать, но не смог оторвать рук от пола. Я попытался взглянуть на них — бесполезно. Глаза были как будто не мои. И тут хозяйка с отвращением воскликнула:
— Вон отсюда, гадкий поросенок. Шшу!
Ручка метлы ткнулась мне в ребро. Я хотел посмотреть на хозяйку, но вместо этого заскользил на четвереньках по мраморному полу.
— Прочь! — она снова ткнула меня метлой. Я спотыкался, испуганный и разъяренный. К тому же меня донимала одышка. Сказать бы ей, что вот сейчас я поднимусь и задам ей трепку! Как назло, язык отказался служить мне. Пока я пытался удержать равновесие, она с силой ударила меня по хребту.
— Вии-и! — Завизжав от боли, я засеменил к выходу.
Жестоко избитый, я уже не хотел здесь оставаться. Я удирал во все лопатки, а хозяйка лупила меня, стараясь выгнать вон из кухни. Во дворе бежать было легче, но спасения от метлы не было и там. Нещадными тычками в бока хозяйка отогнала меня от дома. В темноте я налетел на деревянную перегородку. Потом она опять ткнула меня концом золотой штуковины — у ручки метлы конец не такой острый. Я перескочил через забор. И шлепнулся в липкую грязь. Несмотря на темноту, сразу стало ясно, куда я попал. Жителю Чикаго никогда не забыть запаха свиней. Я так и замер дрожа, с руками и ногами, разъехавшимися в зловонной жиже. Я всегда осмысливал факты — привычка, которой немало гордился. Вот и теперь попытался понять, что же со мной случилось. На сей раз мой разум оказался бессилен… Но вот из-за деревьев выплыла луна. Повернувшись, я заметил длиннорылую тень, которая тоже шевельнулась. Я попытался отделиться от нее, но не смог. Сделав несколько медленных шагов, я затрусил и потом в бешенстве плюхнулся в грязь. Тень неотступно преследовала, меня. Добежав до противоположной стены загона, я бросился на нее с отчаянным криком. Ночное молчание нарушил визг перепуганного поросенка.
Было бы безумием не поверить очевидному. Сумасшедшие облегчают свою участь тем, что отвергают факты. Но как утверждать, что человека нельзя превратить в животное, если именно это со мной и случилось?
Я не долго чувствовал себя не в своей тарелке. Мой визг разбудил обитателей свинарника, и они, похрюкивая, подошли меня обнюхать. Поначалу я увертывался, не желая завязывать знакомство, но в конце концов устал и успокоился. Тогда они вновь собрались возле меня. Я вспотел и продрог, а от тел их шло приятное тепло. Мы провели ночь, сбившись в кучу, как это обычно делают свиньи. К утру я почувствовал себя здесь своим. Мои новые знакомцы, как и я, были свиньями, и ничего плохого в этом я уже не видел.
Вдруг послышались человеческие голоса, и философское умонастроение меня покинуло. Пристыженный, я забился в дальний угол свинарника. Вдобавок надо было соблюдать осторожность: ведь один из голосов принадлежал хозяйке виллы. С нею был Голиас: очевидно, она его знакомила с домом и пристройками.
— А вот тут у меня свиньи, — сказала она. — Погодите, я подманю их поближе.
С его помощью она вывалила в загон огромную корзину желудей, и я захрюкал от удовольствия. Страх, стыд, ненависть мешали мне подойти к корму, но повелителем оказался желудок. Я стал протискиваться между столпившимися у корма чушками.
Женщина с удовлетворением засмеялась.
— Правда, они прелестны?
Чавкая, я искоса взглянул на людей. Голиас был как в воду опущенный.
— Ваши животные очень забавны, — сказал он, — но я разыскиваю человека.
— Тогда вам нужна я, — отозвалась она. Со мною она держалась скромной домоседкой, с ним же лукаво заигрывала.