Сэр Оливер молча протягивает руку: в пальцах зажата фиолетовая с белым бирка.
– Коронный пропуск, – бормочет стражник, – ишь ты… проходите.
Никогда бы не подумал, но больше всего меня потрясает тишина. Слишком уж она… мертвая. Только наши шаги отдаются гулким эхом: коридор, лестница вверх, еще коридор, лестница вниз, галерея, снова вниз, бесконечно, эта лестница сдавлена камнем, я бы решил, что мы уже в Подземелье, если б не привычные тусклые светильники. Вниз, вниз; и вот – еще одна дверь, а за ней… словно на дне колодца… темно и пусто, и единственный крохотный светильничек лишь сгущает тьму.
– Что это? – почему-то я могу только шептать.
– Тюремная часовня, – отвечает сэр Оливер. – Здесь есть вход в Подземелье. Давайте сюда, быстро.
Он подходит к стене, и тускло белеющий в сумраке мрамор сменяется тьмой непроглядной… Подземелье! Джекоб мешкает, я протискиваюсь мимо… Под ногами загорается зеленая световая дорожка, и навстречу выходит Страж. Дошли.
РАДИ ТАРГАЛЫ
1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Чудны дела твои, Господи! В кои веки Серж спорит со мной не ради отдыха моего от дознания, а доказывая, что я упустил важное. Что до того, как Серега привел в Подземелье сэра Оливера, надо было увидеть беседу капитана с королевой.
– Ты же помнишь, – горячится Серж, – они смотрели на короля! Неужели на королеву не стали?! Мы ведь весь их план можем так узнать! Не понимаю, как ты не подумал.
Эх, Серж… подумал я, конечно, подумал. И прав ты, наверняка разговор капитана с королевой стоит внимания. Но как представлю, какими глазами Карел смотрел на мать…
Мне жалко его, так жалко… Но где граница между жалостью и малодушием? Что сказал бы мне сейчас Пресветлый? Я кладу на стол серебряного волка. Подожди, ладно? Я быстро…
2. Капитан и королева
– Он жив! Нина, слышишь, – он жив! Вот, посмотри!..
– Боже мой, – выдыхает Карел.
– Она видела, – шепчет Лека. – Он ей показал.
…Королева осунулась и потемнела, волосы убраны под накидку: знак не траура, конечно, но – глубокой печали. Глядит в ограненный восьмигранником корунд, красный блик пляшет по алебастровой щеке, пальцы мнут лиловое кружево…
Падает в кресло. Вскакивает, сдергивая накидку, припадает к груди капитана, плачет и смеется:
– Боже мой, Карел… мальчик мой, сын мой… Оливер, но откуда?!
– Друг его принес. – Капитан осторожно гладит дрожащие хрупкие плечи. – Помнишь, Сергей?
– Еще бы… как не помнить… Оливер, я должна его видеть! Где он?
– Нет, Нина. Ему не стоит мелькать лишний раз по Корварене, и тебе лучше пока закрыться у себя и не выходить.
– Но как ты не понимаешь, он же…
– Понимаю, – вздыхает капитан. – Он пришел от Карела. Но разве это причина подвергать парня опасности?
– Боже упаси! – Королева вздрагивает, отстраняется от капитана – ровно настолько, чтобы заглянуть в глаза. – Но почему опасность?
– Карел и мне передал весточку. Хочешь глянуть?
– Он еще спрашивает!
– Возьми, – ласково усмехается капитан. Золотистый самоцвет на миг соединяет их пальцы. – И представь, что было со мной, когда я это увидел…
– Ты был прав, принц, – скрипит Хозяин Подземелья. – Он не потаил от королевы наш план.
– Посмотрим, точно ли угадал в другом, – бормочет Карел.
– Я в этом не сомневаюсь… – Гном жует губами, кивает головой. – Да, не сомневаюсь. Твоя матушка любит тебя. Она не затруднится выбором.
…– Оливер, ты пойдешь? – Рука королевы медлит отпустить камень.
– Я думаю, твой сын станет хорошим королем. Я готов рискнуть. Но если ты против… Нина, ты зря прячешь руку. Я не отберу у тебя этот камень. Не посмею. Я понимаю, ты хочешь посмотреть еще, когда я уйду.
– Да… спасибо, Оливер. Так ты пойдешь?
– А ты согласна? Не имеет смысла суетиться, если ты не захочешь ему помочь.
– Он прав, Оливер… они правы. Таргала не переживет этой зимы. Всем нужен мир… кроме короля, всем.
– Кроме короля и наших соседей, – хмуро поправляет капитан. – Хотел бы я знать, кто из них успел бы первым занять Корварену… но ради такого сомнительного удовольствия не стоит отказываться от мира. Я пойду, Нина. А ты готовься встретить нас здесь.
– Будь спокоен, Оливер! – Королева недобро усмехается. – Я не позволю, чтобы с Карелом снова случилась беда. С меня хватит… а уж с него – тем более.
Капитан кланяется:
– До встречи, моя королева.
– Удачи. И, Оливер… передай Сергею мою благодарность. Это счастье, что у Карела есть такой друг.
3. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Еще какое счастье, соглашаюсь я. Где ты, приятель, серебряный волк? Не думаю, что мне так уж надо видеть слезы в глазах Карела. Хватит. Чем искать, кто что сказал об их плане, не лучше ль поглядеть, как он исполнялся?…
4. Сергий, воин Двенадцати Земель
– Хорошо, что у тебя снова свое лицо, – рассеянно говорит Лека, разворачивая письмо. – От отца… – Он замирает, читая первые строчки. Глаза мечутся в конец, снова к началу. Я чувствую, как сжимается сердце в ледяной комок… что-то стряслось… Лека шепчет: – Господи… Господи, нет…
Письмо прыгает в его руках, в побелевших пальцах, – и безнадежная жуть опутывает меня. Безвозвратность. Пустота. Лека, держись, Лека… не надо так… ты жив и я с тобой, слышишь?!
Дочитал. Протягивает письмо мне. И – выходит, плотно закрыв за собой дверь.
Я отхожу к другому светильнику, подальше от Карела и сэра Оливера.
«Сын мой, слухи летят быстро, но я надеюсь, что это письмо опередит слухи. Я буду краток. Подробности тебе привезет верный человек, когда всё хоть немного прояснится.
Сын мой, твоя мать умерла. Я сижу сейчас у ее последнего ложа, отец Лаврентий читает упокой у изголовья, в ногах плачет Юлия, Васюра у двери ждет письма. Никто другой пока не знает о ее смерти, только мы четверо.
Я заклинаю тебя ее памятью, Лека, – будь осторожен! Затаись, никаких слез, никакого траура, и, ради памяти твоей матери, не вздумай бросить все и приехать! Ты появишься здесь только по вызову моему, отца Лаврентия, Сергия или Васюры – или же в случае смерти всех нас. Это приказ, Лека. Поверь и прости. Ты знаешь, как любил я твою мать, но с ее смертью жизнь не кончается, а случись что с тобой и Егоркой – и мне незачем станет жить. Вот так, мой мальчик.
Я знаю, иногда моя суровость ранила тебя. Но знай и ты, что я пытался воспитать тебя истинно благородным рыцарем и достойным правителем. Думаю, мне это удалось.
Я верю в тебя, сын мой. Может случиться так, что нам не доведется свидеться, прими же мое благословение. Живи, как велят тебе долг и совесть, и будь достоин своей судьбы, какой бы она ни была.
Я люблю тебя, сын мой».
Руки дрожат, но я сворачиваю письмо и прячу за пазуху. Слишком здесь людно, слишком тесно… Проклятое Подземелье, где не спрятаться от чужих глаз, проклятая война, из-за которой не оплачешь смерть матери… Что не так? Почему вдруг – затаиться и ждать вестей? Снова чей-то заговор? Но почему – она?!
Я отворачиваюсь к стене, сжимая зубы, умирая от горя и жалости, содрогаясь вместе с Лекой от слез. Потом я перестаю его чувствовать. Ясно – вспомнил обо мне и снял амулет. Ладно, брат мой Лека, побудь один. Я тебя понимаю. Ведь ты не думаешь, что мое горе сейчас – всего лишь отражение твоего?
– Серега, что с тобой?
Я смотрю на Карела, не видя… сквозь Лекины и свои слезы, сквозь лицо нашей королевы – в тот день, когда провожала нас в путь… сквозь непонятной приказ затаиться и опасения короля не увидеть больше сына… Да что там у нас происходит, пропади оно пропадом?!
– Серега, что случилось? Что-то дома?
– Неважно, – выдавливаю я. – Прости, Карел. Мне надо пройтись.
Свет Господень, разве человек не имеет права на горе?! Пусть Карел сам справляется со своим капитаном… Король он, в конце концов, или нет? Пусть даже будущий.