В коридоре Леки не оказывается. Ну, что ж – мы ведь здесь не пленники, он мог пойти куда угодно. И я не должен сейчас дергать его. Пускай побудет один. Ему надо, я понимаю.
Я бреду, не осознавая, куда именно иду. Просто сердце мое рвется домой… но король не станет приказывать зря, и если он не велел пока возвращаться – значит так надо. Да и здесь мы нужны. И даже не потому, что Карел – хороший парень и наш друг, а Таргала может не пережить зиму. Нет. От того, что делаем мы здесь, зависит мир у нас. А если дома неладно… тогда тем важнее добиться мира в Таргале. И мы, помогая хорошему парню Карелу, деремся за свою страну. Потому что я – воин Двенадцати Земель, и Лека тоже… и мы не должны, не должны, не должны…
– Господин, вам сюда нельзя. Простите.
Вот так. Оказывается, я забрел к мастерским…
– Вы простите. Я не хотел мешать.
Я поворачиваюсь и иду назад. И выхожу к питомнику кротов. Вот и ладно. Отсюда меня не погонят.
– Добрых дней тебе, Сергий, – кивает смотритель.
– И тебе того же, почтенный, – отзываюсь я. – Если малыши голодные, могу покормить.
– Голодные, – скрипит смотритель. – Так ты ведь, я слыхал, только с дороги… и скоро опять в путь?
– Ничего. Справлюсь.
По крайней мере, добавляю про себя, будет чуть меньше сил на эту боль…
5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Что же не так со смертью Марго? Что за беда пришла в Славышть? Я ищу Юлину брошку… зря забыл я о ней! Даже не знаю, как жили они с Ожье эти годы… но ведь я делал то, что было мне поручено. Даже за время, потраченное на Леку и Сергия, мне иногда стыдно – пусть оно обернулось пользой для дознания, но я ведь не мог предугадать это. И все-таки…
От себя правды не скроешь. С того дня, как узнал, что Юлия ждет сына, я даже не прикоснулся к ее брошке. Потому что было время, когда и я мечтал о сыне… потому что думал я об одной, а вспоминалась – другая. И теперь мне стыдно и горько, и никак не получается найти Юлию, плачущую над мертвой королевой Двенадцати Земель. Где ж ты, Юли?!
6. Возвращение любителя рисковать
– Мама! Мамочка, что стряслось? Ты плакала?
– Почему ты здесь, Софи? Да еще так поздно? – Юлия прислоняется к стене, судорожно втягивая холодный ночной воздух. Отец Лаврентий поддерживал ее, пока вел, но сейчас он ушел с Васюрой проводить гонца.
– Я тебя весь вечер ищу! Папочка вернулся.
– Господи, что с ним в этот раз?!
Софка по-взрослому вздыхает:
– Ну, он говорит, что ничего страшного. Но я все равно попросила отца Ерему побыть с ним.
– Идем.
– Ты иди, он уж, наверное, заждался. А мне еще Васюру найти надо. Ой, да вон он идет… Господин советник! – звонкий голос разносится по двору, Васюра приостанавливается, вертит головой. Шел он, похоже, к казармам. Софка спрыгивает с крыльца и кидается догонять. – Господин советник, подождите!
– Что, Софьюшка? – Васюра через силу выдавливает улыбку, и Софи укоризненно хмурится. Уж будто она не знает, когда Васюра настоящий, а когда – нет!
– Господин советник, папочка просил, чтобы вы к нам зашли.
– Вернулся?! – выдыхает Васюра. Вот теперь – настоящий… Софи кивает не столько «господину советнику», сколько своим мыслям о нем. – Ну, пошли. Что на этот раз? На лоскутки не порвали?
– Почему сразу на лоскутки, – обиженно фыркает Софка. Приноровиться к шагу Васюры может не каждый: длинноногий «господин советник» двигаться медленно попросту не умеет. Но Софи держится рядом легко, она тоже слывет торопыгой вполне заслуженно.
– Был бы цел, тебя не гонял бы. Так что?
– Стреляли в него. Я мамочке не стала говорить, но папочка просто упал с коня посреди двора. Не знаю, как бы я справилась, если б не отец Ерема.
– А он-то что у вас делал?
Софи пожимает плечами:
– Ну, он заходит иногда. Спрашивает, что пишет Серенький. И еще мамочка ему про Корварену рассказывает.
Уж будто вы не знаете, отчетливо звучит в голосе Софки. Васюра кивает и прибавляет шагу.
Юлечка, конечно, успевает первой. Сидит на краешке кровати, держит мужа за руку, и отец Еремий что-то тихо ей втолковывает, осторожно ощупывая грудь Ожье.
– С возвращеньицем, – здоровается Васюра. – Опять заигрался и вовремя уйти не успел? Никогда ты рисковать не отучишься… Здравствуйте, отец Ерема.
– Не рисковал, – шепчет Ожье. На губах пузырится кровь. – Кто-то предал. Ждали.
Юлия всхлипывает.
– Мамочка, – Софка подскакивает бойким чертиком. – Папочка поправится, вот увидишь! Правда же, отец Ерема?
– Истинная правда, чадушко. А теперь отведи маму в ее спальню и утешь. Я знаю, у тебя получится.
Софи хмыкает – точь-в-точь как Васюра. И величественно разрешает:
– Ладно уж, секретничайте! Пойдем, мамочка.
Отец Еремий едва ли не силой поднимает Юлию на ноги:
– Ступай, дочь моя, ступай. Все хорошо будет, рана ерундовая, недели не пройдет, как на ноги поставим, только ему ж заснуть надо, а пока ты здесь…
– Юли, – Ожье чуть заметно гладит руку жены, – живой я, честно.
– Живой, – снова всхлипывает Юлия. – Господь всеблагой, как же я устала! Живой!..
– Так, – бормочет Васюра. – Вот что, отче, вы тут займитесь лечением, а я…
Отец Еремий рассеянно кивает, но Васюра уже не глядит на него. Подхватывает Юлию под локоть, бросает резко:
– Веди, Софка! Псы их всех дери, слишком много для одного вечера… и то сказать, сколько она держалась.
Васюра оказывается прав. Едва дойдя до своей комнаты, Юлия срывается в истерику. Чушь это, что благородные дамы и скорбят благородно, чушь, придуманная теми, кто отказывает им в истинных чувствах. Софи глядит на мать расширенными в ужасе глазами: Юли бьется в руках Васюры, и воет, не утруждаясь словами, и видно – если ее сейчас не удерживать, бог весть, до чего дойдет…
– Пусть, – бормочет Васюра, – пусть. Ты не бойся, Софьюшка, все хорошо будет. Ей легче станет, правда. Пусть выплачется.
Голос его дрожит, и кажется – он и сам не прочь повыть.
Софи кусает губы. Спрашивает вдруг:
– Что случилось? Ведь это не из-за папы… не только из-за папы?
Васюра смотрит на дочь Ожье и Юлии долгим взглядом. Смотрит, не забывая слегка баюкать Юли, и губы его дрожат.
– Наша королева умерла, – тихо говорит он.
Софи испуганно прижимает ко рту ладошку.
7. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Марго, Марго… признаться, мне стыдно и больно, что я вот так – случайно – узнал о ее смерти. Именно с нее началось мое дознание. Ее свадьба отметила для Таргалы начало Смутных времен – но саму ее, вопреки ожиданиям, сделала счастливой. Я знал это – и не стремился узнать большего. Бывшая принцесса Золотого полуострова, навсегда покинувшая родную страну, слишком мало значила для порученного мне дознания. Мать принца Валерия – и только.
Но слишком много слез и душевной боли обрушилось на меня с ее смертью. Пусть не моих – что с того? Я помню ту девушку, что на пороге немилого замужества позаботилась о чужом счастье. Помню ее голос в тот миг, когда сказала она отцу: «Сколь печальна участь королей!», и помню, как ее узкая ладошка доверчиво легла в ладонь почти еще незнакомого мужа. Андрий любил ее – наверное, королевам редко выпадает такое счастье. Что же должно было произойти, чтобы он запретил сыну приехать похоронить мать?
– Тебе другое поручено, – бормочу я. – Другое, другое, другое!
Острый край брошки врезается в кулак. В тумане слез – бледное лицо Софи. Я цепляюсь за него, как утопающий – за сброшенную ему веревку. Софи, дочка Ожье и Юлии, девочка, которую я видел два или три раза, но до сих пор не обращал на нее особого внимания.
Значит, Юлия отдала брошку дочке… ну, вряд ли девочка знает о том, что может быть важно для дознания. И все же…