Был не в меру наглый, по мнению Ракмаиля, гном – стоял себе посреди тракта, открыто, не таясь, всунув широкие ладони за кожаный ремень пояса, – ухмыльнулся, услыхав: «Не стреляйте покуда», – и сказал:
– Плати, купец. Плати, и мы тебя не тронем, до самой Корварены доедешь спокойно.
– Я уже платил на границе, – буркнул купец, сам отлично понимая, как смешно и жалко звучат эти слова.
– Людям, – без тени смеха уточнил гном. – А здесь – наши угодья. Плати пошлину, честной купец!
– Ладно, – Ракмаиль махнул рукой. – Сколько?
– Половину.
– Чего?!
– Груза, – невозмутимо пояснил гном. – Половину твоего груза.
– Да вы сдурели, уважаемые! Что ж это теперь, из-за вашей дурацкой войны мы не можем торговать?!
– Э, вам ведь предлагали запродать груз, помните? И предупреждали… Нет, не надо! Не пытайтесь развязать бой, почтенный. Или вы хотите попросту провалиться под землю вместе со всем вашим товаром, лошадьми и людьми?
Ракмаиль медленно опустил руку. Переспросил:
– Половину груза?
– Или весь, если удумаете драться. Вместе с вашими жизнями. Или – половину и свободный проезд в Корварену. Я так полагаю, в убыли вы не останетесь.
Ракмаиль отличался редким здравомыслием. Правда, всю дорогу до Корварены он безбожно ругался, – но дорога и в самом деле прошла спокойно, единственным событием после гнома-вымогателя стала встреча с отрядом королевской гвардии в дне пути от столицы.
Лека, Серега и Ясек постарались ничем не выделяться среди других охранников. Что же касается Ракмаиля – купец умудрился повернуть дело так, что гвардейцы проводили караван до самого дворца, а их командир обещал лично доложить королю о размере гномьих дорожных пошлин. Похоже, купец уже рассчитал, как получить выгоду и с привезенного товара, и с того, что остался «в загребущих лапах нелюди».
УЧЕНЬЕ – СВЕТ
1. Мишо Серебряная Струна, менестрель
– Принц рос, а дела в стране шли всё хуже. Король посылал против Подземелья рыцарей своих – но рыцари возвращались, не находя пути к врагу. Король разослал по стране гвардию – но гвардия нашла лишь бесславную гибель. И король, не умея найти гномов и дать им решительный бой, начал истреблять своих же подданных, тех, кто учился у гномов и торговал с ними. И Корварена лишилась лучших своих мастеров, и добрый доспех стал так дорог, что мало кто из рыцарей мог достойно снарядиться на битву. Хороший же клинок и вовсе невозможно стало купить, и те счастливцы, что владели оружием гномьей работы, берегли его пуще жизни.
Мишо кашлянул. Взял чашку с водой. Поставил обратно. Вздохнул.
– И год от года жизнь на Золотом Полуострове становилась всё хуже, и страна наводнялась разбойниками и нищими… по правде сказать, святые отцы, это кажется мне удивительным. И война с Подземельем, бесславная для короля Анри, но все же не прекращаемая… и это истребление собственного народа… много лет… будто бы короля снедала страсть, безумная и бестолковая, сжигающая разум и здравый смысл. Я не понимаю… но так было!
– Человек ходит, Господь водит, – вздохнул светлейший отец Николас. – Не нам судить о путях Промысла Вышнего, ибо непознаваемы и неисповедимы… продолжай, сын мой.
– И было так до того дня, когда принц Карел вступил в совершеннолетие. – Мишо отхлебнул-таки воды, вздохнул, на миг задумался. Его жизнерадостное круглое лицо помрачнело, и голос зазвучал глуше. – В тот день, когда возмужавший принц получил из рук отца родовой меч, меч первого вассала и наследника трона, сказал он: «Отец мой король, что за страну оставишь ты мне? Разоренную, обезлюдевшую и беззащитную! Ты проигрываешь эту войну, отец мой король! Так разреши мне уладить дело миром». Но король, которого уже тогда называли Грозным, в ответ отрекся от своего сына и первого вассала, от наследника своей короны – отрекся за трусость и малодушие, недостойные будущего короля. Так и объявили глашатаи – в Корварене и по всей Таргале. Принц, в имени которого жила надежда, стал никем. Безродным отщепенцем, человеком без герба и без чести. И только королева Нина, ведьма и провидица, верила в будущее сына и не лишала его права на честь в словах и мыслях своих. Но и она не решалась спорить с королем, защищая сына, – ведь молодой и храбрый воин не пропадет и в изгнании, а что станется с женщиной, если отречется от нее муж? И королева лишь молилась за сына, не зная, чем еще помочь ему.
Мишо замолчал. Отец Николас встал, обвел братию строгим взглядом:
– Лишь в испытаниях познается величие духа, ибо сказано: кого Господь любит, с того и взыскует. Сын мой, Мишо… я никогда не слышал столь полного сказания. Воистину ты не пожалел усилий, сын мой. Однако принято считать, что король отрекся от сына позже…
– Это так, – поклонился Мишо. – Обычно рассказывают, что… Впрочем, я дойду еще до этого. Сейчас же так скажу: не только в Таргале помнят о святом Кареле. Мне пришлось постранствовать, отец мой… Как-то занесла меня судьба аж за Ограничное море, в Ич-Диару, город, в Империи зовущийся Светлая Песня. Там, на ярмарке, разговорился я с одним ханджаром, собратом по ремеслу. Он и рассказал мне, что в хрониках Великой Империи записана история Карела, принца Таргалы, как поучение потомкам и пример стойкости духа. И менестрели Империи изучают ее в числе прочих легенд и сказаний, и рассказывают честной публике, и немало удивляют ею простых людей, ведь в горах Великой Империи давным-давно не живут гномы…
– И ты читал эти хроники, сын мой?
– Нет, светлейший отец… кто б мне разрешил? Однако я попросил нового знакомца рассказать мне эту историю три раза кряду, и запомнил точно, и записал, придя на постоялый двор. По правде сказать, ханджарское сказание уступает нашему, очень уж оно коротко. Но начало его – как раз совершеннолетие принца Карела. Отречение, то, о чем рассказал я. И я подумал, что ведь могло случиться и так…
– Но могло и иначе, – мягко возразил отец Николас. – От хроник Империи я бы не стал ждать беспристрастных суждений. Король Анри Грозный перессорился со всеми соседями… и кто поручится, что история его отречения от сына без малейшего повода к тому – не мстительная ложь?
– Да, – пробормотал Мишо, – повод появится позже.
Ударил колокол, сзывая на вечерние моления.
– Назавтра мы ждем продолжения, сын мой! – И светлейший отец Николас простер руку, благословляя смущенного менестреля.
2. Корварена
Рассчитываясь с временными охранниками, Ракмаиль вполне доволен жизнью. Глазки его блестят, толстая ладонь поглаживает бороду – и можно смело биться об заклад, что столь выгодной поездки у него давненько не случалось.
– Я снова приеду в середине осени, а потом – весной, когда установится погода в горах, – говорит он Ясеку. – Если успеете закончить свои дела здесь, возьму вас на обратный путь.
– Благодарствую, – отзывается Ясек. И друзья отправляются на поиски гостиницы.
Столица Таргалы нравится принцу Валерию. Он глазеет на стены домов, сложенные из белого известняка и красного кирпича, на черепичные крыши, увенчанные затейливыми флюгерами, на тенистые садики и кованые калитки, на стекло в свинцовых переплетах распахнутых окон – и радуется, что не совсем чужой этому городу.
Впрочем, гостиница разрушает очарование летней Таргалы. Берут там дорого, а кормят скудно, и физиономия хозяина отличается неприятной угрюмостью. Поэтому друзья там не задерживаются. Оставляют вещи, сами, не доверяя пьяному в зюзю конюху, расседлывают и кормят коней – и расходятся: Ясек бродить по Таргале просто так, а Лека и Серега – в поисках Университета.
Надо признать, Университет они находят с трудом, хотя бродили вокруг него чуть ли не полдня. Искали-то – здание, а Университет оказывается городком на несколько кварталов, огороженным высокой кирпичной стеной, с воротами, выходящими на улицу Золотой Розы, и с калитками на Конюшенную, Каретную и переулок Веселого Ваганта. Ворота заперты, калитки отворены. Во всяком случае, калитка на Каретную, вросшая в землю, покосившаяся, оплетенная цветущим вьюнком, вряд ли бывала закрытой последние годы.