— Что ты сказал им?
— Правду. А ты как думал?
— Всю?
— Конечно.
Недолгое молчание.
— И как они тебе?
— Честно говоря, мороз по коже. Особенно когда колдун смотрит в глаза… это даже не страх… намного хуже.
— Постой-ка! — Лека вдруг вспоминает их первую стычку с гномами, Карела с Тенью в руке, Серегу… Серый долго потом трясся, рассказывал снова и снова, как перестал чувствовать руки, как все труднее было шевелиться, легкий кожаный доспех — безделка, годная разве что для тренировки у маэстро! — не давал вздохнуть, а отяжелевший плащ камнем давил на плечи. — У тебя ведь амулет был от гномьих чар! Неужели выкинул?!
— С чего бы я его выкинул? Вот он, здесь. — Карел хлопает ладонью по груди. — Наверное, взгляд колдуна — это еще не чары.
Я тянусь за Сержевым гномьим ножом. Когда-то он видел маленького Карела… Его хозяин, гномий мастер-старшина, знал о пророчестве, назвавшем принца Таргалы надеждой Подземелья. Так, может, он видел и то, чем все закончилось? Я вспоминаю голос встреченного на себастийской дороге гнома: «И в дни отчаянья, когда умрет надежда, под землю опустится принц…»
Его не надо было похищать. Настало время, и он пришел сам.
Но почему-то нож снова и снова показывает мне давнее похищение. Почему, думаю я, что стряслось?
Короткое, вспышкой: огонь, боль, перекошенное, смутно знакомое лицо, в крови и копоти… злые светлые глаза под низко надвинутым зеленым беретом, хриплый шепот:
— Так что, ты не хочешь показать вход по-доброму? Ну хорошо, пусть… но показать все равно придется.
Я в ужасе отбрасываю нож. Свет Господень!
— Убери, — прошу я Сержа. Меня колотит, зубы выбивают злую дробь. Серж прячет нож, молча поит меня вином.
— Все хорошо, — виновато шепчу я. — Правда, уже лучше…
Но Серж все-таки выводит меня в сад. Мы долго сидим под вишнями, отщипывая время от времени с ветки недозрелые кислющие ягоды, я смотрю в небо, слушаю шум листвы… Вот так сидел бы и сидел, и чтобы никаких подземелий, и никакой войны, и никаких Смутных времен.
— Что ж, — вздыхаю я, — о чем говорил с гномами Карел, нам теперь не узнать. Разве что потом, после самого первого разговора, с ним, в самом деле, был принц Валерий.
— Давай ты займешься этим завтра, — говорит Серж.
— Хорошо, завтра так завтра. Тогда посидим здесь еще…
Стоящий перед ними гном помнит, наверное, времена Карелова деда и прадеда. Обычная для подземельных кряжистость не ушла от него — и все-таки он кажется высохшим и хрупким, как прошлогодний букет. В пляшущих сполохах гнездовья саламандр его глаза то сверкают золотом, то отливают кровью, а клочья редких седых волос наводят на мысли о безобидности… Глупые мысли! Уж кто в самом деле опасен здесь, так это он — Хозяин Подземелья: тот, в кого не верят люди наверху, о ком рассказывают страшные сказки, за кого король Анри не пожалел бы любой награды. Тот, кто принимает решения.
— Я рад, люди, что говорите вы о мире. — Странный голос у него, растерянно думает Лека. Тихий, слегка шепелявый; казалось бы, к такому прислушиваться придется, и то половину упустишь, но нет, он не просто внятный: слово ложится к слову, будто кирпич к кирпичу, весомо и плотно. — Однако не нравится мне, как вы говорите. Приходя в гости, не отвергают обычай хозяев.
— Может, и бывали здесь гости до нас, вот только наверху некому рассказать о ваших обычаях. Прости, почтенный, если что не так. Мне не у кого было научиться.
— Э-э-э, прав ты, принц! У вас наверху ежели и остался кто знающий, так тебе всяко не расскажет. И все же в таком деле, как переговоры, лучше не отступать от традиций. У нас, видишь ли, не принято начинать новых отношений, не подведя черту под старыми. Уж коль согласны вы, что причинили нам зло, — покайтесь. Признайте свою вину — и получите воздаяние или прощение. А потом можно будет говорить и о будущем.
— Покаяться?! — Чего больше в голосе принца полуострова? Возмущения или все же удивления? — А вы, вы не собираетесь просить нас о прощении? Вы разорили мою страну, вы хозяйничаете у нас наверху, как в собственной кладовой, по вашей вине умирают люди, никаким боком не причастные к этой проклятой войне, — а каяться мне?
— Ты сам пришел к нам, принц, и за тобой первый шаг. Так преклони колени и признай…
— Я?! — Теперь в чувствах принца Карела не усомнился бы и ребенок. — На коленях пред нелюдью?! Да тысячу раз дам я себя убить, чем так пятнать свою честь! Клянусь Светом Господним, если вы не хотите…
— Погоди, Карел, — останавливает его Лека. — Не горячись. Мы пришли сюда для переговоров, а переговоры ведут с равными. Не зазорно признать вину перед равным… или тебе совсем уж не в чем оправдываться за людей? Да и в том прав почтенный, что мы здесь в гостях, и стыдно нам не почтить обычаи хозяев.
— Ну и начинай, — огрызается Карел, уже остывая. Яростный нрав отца вспыхнул в нем — и погас, оставив еле уловимое напряжение между людьми и стариком-гномом.
— Ладно… — Лека на миг задумывается. Карел, забыв о владевшем им минуту назад гневе, смотрит на принца соседнего королевства с насмешливым любопытством: мол, поглядим, как ты каяться станешь, равный среди равных…
— Почтенный, я говорю сейчас не только как друг и родич Карела. Я Валерий, наследный принц Двенадцати Земель. У нас с вами мир, и потому пришел я сюда, что не желаю для своей страны того, что переживает сейчас Таргала. Но, может, и наша вина есть в том, что происходит здесь. Не раз король Анри просил нашей помощи, а мы отказывали — и только. Может, будь мой отец король тверже тогда, поставь он мир с вами условием торговли… Слишком долго мы не понимали, что эта война коснется и нас. Хозяин Подземелья, — Лека опускается на колени, — я признаю вину своего короля и готов за нее ответить, как подобает сыну и наследнику. Я прошу Подземелье о мире с Таргалой.