Месяц долгих ночей грозил превратиться в месяц долгих дождей.
Дорогу развезло, и на четвертый день путешествия Кента впервые набрел на человеческое жилье – деревенька была небольшой, но гостеприимной, там измотанного и голодного юношу обогрели и накормили, и позволили остаться на ночь. Пожилая пара, приютившая его, недавно потеряла последнего ребенка, а внуками так и не обзавелась, и потому к Кенте они отнеслись как к родному сыну, с нежностью и заботой, хотя денег у него с собой почти не было и заплатить за постой соразмерно он бы не смог. Уходя от них наутро, Кента испытывал стыд за то, что оставляет таких хороших людей одних снова.
– Я стану оммёдзи и обязательно отблагодарю вас за доброту, – пообещал он.
И вот очередной пасмурный день прошел в непрерывном движении. Соломенные варадзи вновь пропитались водой из луж, низа простых крестьянских штанов сплошь покрывали брызги, и все же Кента чувствовал себя все лучше и лучше. До Лисьего леса, как сказали в деревне, оставалось недолго, а там уже дело за малым – отыскать ворота, ведущие в третью из великих школ оммёдо и экзорцизма. Правда, там же предупредили, что если в школе не захотят впускать, то ворот ему не видать как своих ушей, дескать, в Кёкан не гнушаются использовать силу ёкаев, чтобы распугивать неугодных. Но Кента не боялся: он не обижал ёкаев и жил с ними в мире, и Кёкан не из-за чего злиться на него.
Под сводами высоких деревьев Лисьего леса мелкий противный дождь, сопровождавший Кенту в последние дни, стал менее навязчивым, а потом и закончился вовсе. Встряхнув зонтик, он с тоской посмотрел на прореху – в школе первым делом нужно будет заняться починкой, ведь теперь Кента его хозяин и ответственен за него. Он аккуратно, боясь совсем испортить, сложил зонт и заткнул за узел на спине. Тропка петляла между деревьями, местами почти сухая, местами в ямках собирались лужи, и Кента, насвистывая себе под нос детскую песенку, которую выучил от деревенских ребятишек, легко перепрыгивал через препятствия.
А потом увидел развилку, на развилке – замшелый валун, а на валуне – сидящего человека.
Точнее, казалось, что на валуне сидит человек, в действительности, с какой стороны ни посмотри, это был самый что ни на есть ёкай – с бледной кожей и отливающими припыленной зеленью длинными волосами, собранными в высокий хвост алым шнурком. Ёкай кутался в красивое хаори цвета спелой сливы с узором из кленовых листьев, вытянув левую ногу в изящной гэта, словно она болела, и выглядел печально.
Кента остановился в нескольких шагах от него, потому что в этом месте тропу почти полностью затопило от проливных дождей и обойти ее можно было только по кустам и камням. И, запрокинув голову, посмотрел на хмурое небо, готовое вот-вот снова обрушить потоки воды.
– Разве это удачное место, чтобы переждать дождь? – спросил он у ёкая, раз уж тот не спешил начинать беседу первым.
– Похоже, что я собираюсь тут пережидать дождь? – проворчал тот. – Ты видишь крышу над моей головой?
Не успел Кента ответить, как дождь все-таки начался. Или продолжился? Казалось, он шел всегда и никогда уже не закончится. Ёкай вздохнул и посмотрел на Кенту с презрением, хотя могло и показаться – один глаз у него был карим, а другой желтым, и это немного отвлекало. Стоит ли его опасаться, Кента не знал. Пока их разделяла широкая лужа, но едва ли она была надежной защитой, окажись перед Кентой, к примеру, дзинко – лис-оборотень, который не прочь закусить незадачливыми путниками, а до того наиграться с ними вдоволь.
– Будь над тобой крыша, я бы спросил? – решился на дерзкий ответ Кента. – Отчего ты сидишь здесь один, как ёкай, поджидающий жертву? Ты не можешь идти?
– Не могу. Возьми меня с собой.
Кента покосился на него с сомнением. Всем известно, что многие ёкаи по природе оборотни и могут превращаться в людей, но даже самая удачная человеческая форма все равно имела изъяны. Подойти бы поближе. Прикинув так и эдак, Кента зашагал прямо по воде, рассудив, что и без того уже вымок насквозь и вряд ли еще одна лужа сейчас что-то решала.
Взгляд ёкая изменился, стал настороженным, почти враждебным, но с места он так и не сдвинулся. Кента присмотрелся к нему.
Он был странным. Ощущался человеком с головы до пят, но определенно им не являлся, уж в этом Кента худо-бедно разбирался. Он встал перед камнем, возвышаясь над сидящим, достал из-за спины зонт и раскрыл над их головами.