Вошедшие в дом супруги, не говоря ни слова, сняли с себя верхнюю одежду и направились к кровати, в которую прыгнули, не снимая обуви. Заснули они почти сразу, заставив меня вытаращить глаза.
На следующий день: супруги встали со своей постели, откинув одеяло, откуда показалась пара чистых ботинок.
– Что вы делаете? – спросил я, – вы же лежите в постели в уличной обуви.
– Я, – кивнул он, – и фи можете.
Его жена с чашечкой растворимого кофе с молоком в руках – поспешила мне всё объяснить, пока я окончательно не решил, что весь мир сошел с ума.
– В Дрездене ночью: специальные службы моют улицы с мылом, – утешительно похлопала она русского варвара по плечу, продолжая улыбаться, – чистота – превыше всего. Во всём должен быть порядок. Вам – нечего бояться грязи.
Припомнив их уборную – я охотно поверил всем её словам.
Несколько дней я провёл, гуляя по улицам возродившегося после бомбёжек Дрездена. Только один раз я позволил себе покинуть черту города – и то, только ради живого любопытства к маленькому немецкому городку неподалёку от Дрездена, длинное название которого я не вспомню и под дулом пистолета. Первым делом, сойдя с перрона – я направился за обедом в единственное в городе кафе. И – мама миа! – я прозрел. Ничего лучшего, чем та колбаска, которую мне принесли – мне не доводилось пробовать в своей жизни.
Да – именно так я прожигал своё беззаботное время в Германии. А после: сел на поезд до Берлина, откуда уже намеривался вернуться домой. И тут возникли трудности, которые я по своему легкомыслию даже не мог себе вообразить.
– На Киев больше нет билетов, – проговорила по ту сторону разделявшего нас пулинепробивного стекла кассирша с вокзала в Берлине, – к сожалению, все места заняты.
Меньше, чем за секунду в моей голове пронеслись все перспективы при таком раскладе событий. Что и говорить: у меня почти не осталось денег и пойти мне было не к кому. А поезд – ходит далеко не каждый час и не каждый день.
– Извините, но мне кажется, что вы меня не правильно поняли: мне очень нужен билет.
Я и не заметил, что от нервов я начал предложение на немецком, продолжил его на английском, а последнее слово произнёс на родном русском.
– Квыток, на трэйн, битте. Ихь виль айн тикет, виль ву пле, ихь мусс нах Киев ехать. Я нэ можу насинг махен хиа!
– Warten Sie bitte (подождите, пожалуйста), – сказала она, начиная рыться по каким-то полочкам; и у меня снова появилась надежда – но такая зыбкая, что её мог разрушить малейший ветерок.
Я с тревогой смотрел на неё.
– Точно, совсем забыла про этот билет. Вам повезло, что я вспомнила.
Незадолго до моего прибытия: кто-то вернул один билет на мой поезд. Что и говорить: несказанно повезло.
Она назвала цену: столько-то марок, столько-то пфеннигов. Я выдохнул, расплатился – я был спасён.
И сев на поезд, заручившись всегда отныне покупать билеты наперёд – умчался из волшебной Европы – в дом, который для меня всё равно оставался милее.
Глава 26
Жертвы обстоятельств
В былые времена: люди не знали ничего; даже того, что они – ничего не знают. И люди, которые хоть что-нибудь знали – учёные – без конца потешались и смеялись над человеческим невежеством и глупостью.
Сам я – подобно учёным древности – в тайне смеялся над той кромешной тьмой, что царила в головах у просто люда. За это – судьба подточила на меня зуб; и вскоре со мной произошла история, после которой смеяться можно было надо мной. Хоть и мне – было вовсе не до смеха.
Вернувшись из Германии – я стал таранить двери главного архитекторского управления, чтобы они выдали нам разрешение на строительство церкви. И тем не менее: то по одному, то по другому поводу – меня всё время отправляли обратно, давая понять, что всё далеко не так просто, как я себе представлял.
А пока чиновники покачивали головами, я решил больше времени уделить самой земле, в надежде, что нам всё-таки когда-нибудь разрешат строить на ней.
Тем временем: наша община увеличивалась; и из дома подруги Ирины Николаевны – мы вынуждены были переселиться в дом самой Ирины Николаевны. Для нашей старосты – это была ещё одна возможность в который раз продемонстрировать свою бескорыстность и верность общине; к тому же, она надеялась, что ежедневные религиозные службы у неё под крышей – заставят её сына – алкоголика-безбожника – хоть на пару минут задуматься о культуре и высшем предназначении. А это значило бы, что её сын – может быть спасён – пусть даже в мыслях.
И всё же, мы с Ириной Николаевной не теряли надежды когда-нибудь эту церковь построить. Но начинать, как всегда, нужно было с малого; и я предложил Ирине Николаевне внимательнее присмотреться к самой земле.