Вот гляжу я на «пятьдесят первые», мне бы полетать на таком, пожелать бы себе этого, но вдруг права цыганка, не напортить бы, когда загадываешь это упорное желание. Так пожелаю же, чтоб радуги вставали над рекой Колорадо, чтоб лондонским младенцам было завтра вдосталь молока и чтоб красавицам в Орандже (штат Нью-Джерси) вдосталь выпало любви, да будет так!
Когда мы впервые вошли на утренний инструктаж, в той комнате большая карта на стене была закрыта белой простыней. Дескать, не все сразу. Курс там обозначен отрезком бечевки, а булавками — контрольные пункты, воткнули значки с силуэтами истребителей там, где разные их отряды соединяются с нами, однако всего этого увидеть мы еще не могли.
Нашелся способ, прежде чем откинут простыню, выяснить приблизительно, куда мы полетим и как далеко. Каждый, входя, всматривался, где помещается блочок по левую сторону карты. Если он повыше и вся бечевка пошла в дело, настраивайся на Берлин или Мюнхен, на тяжкий, долгий полет. Если же блочок ближе к низу, скорее всего пошлют на Шербур или Кале и вернемся домой рано, к обеду.
В тот день, когда надо было идти на Мец, разведотдельский капитан надул нас. Блочок он загнал на самый верх, и всяк воображал себе дорогу до Польши или крутые испытания челночного рейда через Россию.
Часто по утрам, когда мы выходим со склада, около грузовиков вертится черный пес с белыми лапами. Если надо дожидаться стрелков, я обычно привлекаю его к себе, скребу ему пузо и чешу за ухом, надеясь, что будет у меня свой персональный дружок.
Сперва я называл его просто чернопес, но кличка его Посадчик, и он хоть недолго, но участвовал в боях. Какой-то капитан наладился брать его в ближние налеты на Францию. Пес поначалу держал себя молодцом, но вскорости хлебнул зенитного обстрела по-крупному и хотел уже выпрыгнуть в срединное окошко, так что пришлось списать его на землю, теперь он просто является с утречка проводить парнишек.
Посадчик ни во что не ставит офицеров. Он постоянный сержантский пес. Позволит мне почесать ему ухо, но никогда не предложит крепко дружить. Порою лизнет мою руку раз-другой, но нет чтобы вылизать щеки или нос.
Знавал я белого сеттера по имени Бэри, который спервоначалу был сторожкий не меньше Посадчика. Но я это переломил, мы стали друзьями, полеживали у костра, старались думать на языке друг дружки, чтоб взаимно обменяться мнениями, до чего нам тут хорошо.
Посадчику же я не приглянулся.
За день до налета на Мец объявили тревогу. Вроде бы люфтваффе шныряют поблизости. Иногда они посылают перехватчиков, чтоб подкрались поближе к аэродрому, вмешались и всыпали горячих. Пару раз, слыхать, это им удавалось, атаковали тех, кто уже убрал пулеметы, и сбивали при заходе на посадку.
Подъезжает военно-полицейский «джип», приказывают стрелкам не включать фонарики, а технарям убрать свет в бомбовом отсеке. Мы сели в кружок и ждем, что из мрака прорвется гул моторов или пулеметная очередь, но не доносится ничего.
— Вот уж будет незадача, коль дадут прикурить до взлета, — говорит Шарп. — Совсем это ни к чему.
На стоянку в четыре, старт в пять — это значит обычно, что чуть не час слоняешься у самолета. Стрелки устанавливают свои пулеметы, проверяют кислород, крепят бомбы, технари заняты своими обязанностями, а то уж и выполнили их. Полно времени задуматься в этот вольный час.
Перед первыми двумя вылетами я лежал под самолетом и ворочался, представляя себе зенитки, и «сто девятые», и «сто девяностые», и «юнкерсы восемьдесят восьмые», и реактивные снаряды, и «мессеры четыреста десятые».
Этак живо осатанеешь.
Потом я выработал отменную систему. Выберу тихое, спокойное местечко в траве под крылом или за хвостом, прилягу, бронекуртка вместо подушки.
С вечера спишу слова какой-нибудь песенки, такой, чтоб хотелось разучить, вот и насвистываю ее, лежа тут поутру, и твержу слова.
Петь бы мне, как Кросби, я бы только и делал, что пел, за вычетом времени, что сидишь на кислороде. Петь в кислородной маске — верный путь к тому, чтоб утонуть в собственной мокроте.
Церемония
Медали приходят в коробочках. Шлет их в каждую эскадрилью наградной отдел армии, потная в том подразделении работенка. Когда коробочек соберется навалом, происходит вручение.
Нам — в это воскресенье.
— Всем прибыть в параднои форме в шестнадцать ноль-ноль, — говорит мне Сэм на завтраке,