Понятно, если вся эта гвардия собирается, нам обязательно дадут вылет.
Далеко за полдень на дороге появляются «джипы», и дежурные по эскадрилье передают распоряжение отправляться по машинам.
Я уже почти оделся, когда вдруг Сэм объявляет, что я остаюсь.
— Летит Оутс, — говорит он. — Можешь отдыхать.
— Летит Оутс? — переспрашиваю. — Мне отдыхать?
— Его назначают первым,— поясняет Сэм. — Но ему надо сделать еще несколько боевых вылетов.
В другое время я бы нисколько не огорчился. Но сейчас мне хочется проехать на грузовике перед генералом Маршаллом, небрежно так помахать ему, будто ничего особенного, потом улыбнуться генералу Арнольду, бросить ему: «Эй-босс-как-тебе-мы?». К тому же над Францией на этот раз может быть для разнообразия чисто, и вдруг я бы увидел, к примеру, как француженка машет платочком.
Но они не берут меня.
— Жаль, — говорит Шарп.
— Знаешь, что посоветую, — выдаю я ему. — Попробуй-ка сбить с глубокой спирали.
И отправляюсь спать.
В половине восьмого просыпаюсь от ужасной мысли, что они могли- таки полететь на Ганновер на шести тысячах плюс-минус пятьсот.
Ужинать было уже поздно. Около восьми иду в корпус Красного Креста и целый час пью чай с вафлями и болтаю с Гретой.
Кто-то говорит, что эскадрильи должны вернуться в половине одиннадцатого. Но за это время они не успели бы обернуться из Ганновера, значит, все-таки послали на Францию, и я беру еще одну вафлю.
Но не успев еще и откусить от нее, вдруг соображаю, что совсем не важно, куда их послали, везде есть опасность. Когда случается что с самолетом, экипаж которого ты знаешь, на земле это невыносимый день.
Делать нечего, и я бреду к диспетчерской вышке, жду возвращения ребят.
«Санитарки» уже подкатили.
Ложусь на траву и смотрю, как густеет синева неба. И не подумаешь, что идет война, если бы не эти санитарные машины.
Тут вспомнился Шарп, каково ему сейчас в хвосте. Может быть, какой-нибудь «мессер» в этот миг затаился в темных тучах и поджидает его.
Потом пришел на ум Оутс: справится ли он, хотя какой вопрос, конечно, справится. Уверен. Не исключено, что Сэм попросит усыпить меня хлороформом, чтобы оставить себе Оутса. Нет, нехорошо так думать.
Вокруг народу немного. Из двух подкативших «джипов» выходят какие-то офицеры. Тут же несколько парней с «аварийкой» и два-три забредших сюда солдата из обслуги. Никаких почти разговоров.
Чувствуется у всех одно напряжение и одно молчаливое желание, чтобы поскорее вернулись и кончилось бы это тягостное состояние.
Раньше, когда люфтваффе громили целые эскадрильи, а половине машин часто приходилось садиться на другие аэродромы, тут бывал страшный «психодром».
В десять я уже окончательно решаю, что с нашим экипажем неладно. Без меня удача от них отвернулась. В десять ноль пять я высмеиваю себя за такие мысли и заключаю, что, наоборот, без меня их шансы выросли на двадцать процентов.
— Хоть бы они все вернулись, — произносит кто-то просто.
Воздух плотнеет, и, кажется, поднимается небольшой ветер, становится холоднее. Заходит солнце, и ночь уже спускается с холмов.
— Ужасно так вот ждать, — раздается девичий голос.
Это говорит одна из Красного Креста, что работает у нас в клубе. Может быть, какой-нибудь стрелок ее парень, может, из-за этой своей любви она и стоит здесь. И ей тут, видно, мучительно.
Отсчитываем минуты.
— Господи, и чего они не возвращаются! — это уже какой-то солдатик.
С востока доносится слабый гул моторов, перерастающий в сильнейший рокот. Первая группа появляется над аэродромом, нижний эшелон отделяется от общего строя... Летят прекрасным четким строем. Наверное, думают, что генералы все еще здесь.
Верхняя группа тоже идет отлично.
Девушка из Красного Креста начинает считать вслух.
— Все! — восклицает она. — Все здесь!
Не могу дождаться. Слишком долго, пока они выгрузятся, уложат парашюты, вынут пулеметы и все остальное по форме номер один.
Вот они и дома. Я им больше не нужен. Я больше не в их экипаже. Стою один в стороне в ночной прохладе. Не передать, что ощущаю в этот момент.
Экипаж Сэма Ньютона
Некоторое время не летаю. Просто ходячая зеленая тоска этот бывший второй пилот в эскадрилье.
У Сэма происходят изменения. Бэрд работает теперь инструктором. Бийч куда-то уехал на неделю.
Для экипажа самолета, как и для человека, наступает пора возмужания. До третьего налета на Берлин никто экипаж Сэма высоко не ставил, кроме, может, самих ребят, но я как-то не замечал, чтобы они бахвалились.