Я пробыл в университете еще три года, отчаянно пытаясь отыскать другого такого Пауэлла, за это время научился пить, влюблялся раза два в год, скитался по разным местам летом в поисках веселой жизни и старался понять, где же все-таки путь к настоящей жизни.
Как-то весной сорок первого студенческая газета вышла с передовицей, смахивающей на плакат; с нее в упор глядело лицо сквозь слова: «Путешествие. Приключение. Познание... вступайте в армию, или кишка тонка?..» — в общем, что-то в этом роде.
Университет был далек от того мира, в котором немецкие штурмовики спокойно въезжали в Париж, и от того, в котором после чашки чаю английские парнишки садились в «спитфайры» и летели на боевое задание, и уж совсем далек от того, где насиловали китайцев, морили их голодом и убивали.
Насчет войны мнения на факультете разделились. Одни честно смотрели в лицо этому событию, другие отворачивались. Одни утверждали, что и мы скоро будем в этой войне, хотя следовало бы воевать уже и сейчас, а другие говорили, что нет.
Все слышали о Нанкине и о том, что происходило в Польше. Все когда-то читали об ужасах прошлой войны. Были такие, кто допускал, что бедствия новой войны вполне возможны, но при этом пожимали плечами и заказывали еще двойной бурбон.
— А я не уверен, что вернусь в университет, — говорю я Питу.
Может быть, более надежный способ получить образование — это хорошая библиотека и возможность беседовать с мудрыми и знающими людьми.
Об экономике мне надо узнать побольше. Я должен многое прочесть по истории и социологии, ну и философии. Все это я могу достать в библиотеке, и если бы еще я мог побеседовать обо всем этом с какими-то двумя-тремя хорошими специалистами...
Если бы я мог поговорить с такими людьми, как, например, Бирд или Стюарт Чейз... но это то же самое, что сказать: хочу на Луну... или встретиться с Шекспиром, Толстым или Иисусом Христом.
Переворачиваюсь на спину и гляжу в небо.
Появился «москито», набирая скорость, он шел на третий рейх, может быть, в который раз на Берлин с бомбами в четыре тысячи фунтов, чтобы лишить жителей сна... или жизни.
— Я должен научиться что-то делать, — говорит Пит, — а то только и умею, что смотреть в прицел и выпускать бомбы.
Армия возлагала большие надежды на образование, но конгресс в этом отношении ставил ей все время палки в колеса.
Я помню свою учебу в армии. Пилотированию нас обучали прекрасно. Знаю, как поднимать машину в воздух и как бомбить Берлин. Но бывало, сидели по нескольку недель на земле и но восемь часов в день проходили общую летную подготовку, выслушивая всякие сведения о наземных службах. Подобное образование, полученное мною в военно-авиационном училище, было самым жалким и несуразным, какое я только знавал.
ВВС задались великолепной целью наделить летчика знаниями об общих законах полета, о научных достижениях, открывших человеку возможность летать. Но все эти сведения приходилось втискивать в головы курсантов в невероятно короткий срок, а ведь еще нужно было научить маршировать, укладывать вещмешок, водить самолет. Так что из этой затеи ничего не получалось.
Информации давали очень много и упрощенно, а на опросах подсказывали, если кто чего не знал: была большая нужда в летчиках и отсеять можно было очень небольшой процент.
В армии правильно считали, что образование надо дать всем вне зависимости от того, кто он и откуда. Но то, как это осуществлялось, было никуда не годным методом, и единственное тому оправдание — позарез нужны были летчики, и поскорей.
— Чуть не объелся, — признаюсь я.
Но голова занята совсем не этой клубникой. Оглядываясь назад, с тоской вижу, что во всей этой моей учебе было что-то глубоко неправильное. И в этом вина в основном моя.
Но, мне кажется, хуже всего то, что большинство посчитало бы такое образование вполне годящимся, особенно если сами за него платили или если у них, наоборот, не было возможности так много всего тратить на учебу.
Беру еще клубнику, ложусь на спину и пытаюсь разобраться в своих мыслях.
Группа «либерейтеров» уходит на задание. Возможно, путь у них на Кале, чтобы разбомбить стоянки самолетов-снарядов.
Самолеты-снаряды — хорошенький пример того, что может дать развитие знаний.
Так что же с той маленькой школой у дороги? Грязное крохотное здание, но не грязнее и не хуже, чем тысячи других в Канаде и Небраске, Баварии и Западной Виргинии, намного лучше, чем большинство школ в Северном Китае, или на юге Нормандии, или на островах Японии, — и во сто крат лучше, чем вообще отсутствие всяких школ.