Подготовка по математике и естественным наукам должна быть как можно более широкой и многообразной. И нужно не просто вкладывать знания, пусть и ученики выкладывают, что возникло у них в воображении; и пусть участвуют в обучении фильмы, такие, как диснеевская «Фантазия». Нельзя прекращать занятия по математике ни в шестом, ни даже в девятом или в двенадцатом классе. Они должны идти все время, чтобы голова не переставала четко работать. Математика — противоядие от лености ума. Либо шевели мозгами на уроках математики, либо иди вон.
Другая сторона образования — литература, музыка, искусство, языки; нужно ознакомить со всем лучшим, что там создано, и ничего, если сразу не дойдет. Главное — найти учителей, которые действительно влюблены в свой предмет, подобно Пауэллу и миссис Фаулер, которые видят волшебство этого мира и могут открыть глаза тому, кто еще не видит.
Если великие книги, прекрасные постановки, великолепнейшая музыка не воспринимаются в каком-то поколении большинством людей, значит, их обучение велось без достаточной любви и воображения или этого там вообще не было.
Два П-47 пронеслись низко над изгородью, идя на север домой.
— Не хотел бы всю жизнь прожить неучем, — говорит Пит. — Мне нужно обязательно выучиться.
Почти у всех когда-нибудь да возникает желание учиться. Жажда знаний, жажда видеть и понять заложена во многих людях, но у большинства ее изничтожают еще в раннем возрасте или же плотно запаковывают в белую бумагу диплома, или, что еще надежнее — в овечью шкуру ученой степени.
Любознательность дремлет в каждом человеке, и хороший учитель может пробудить ее именно своей преданностью делу, дав ученику над чем поразмыслить.
Образование — это работа на всю жизнь, таким оно должно быть и могло бы быть. Но из-за войны многие в Америке и Англии рано ушли из школы, а в оккупированной Европе школы практически бездействуют, в Германии же их запродали и изуродовали, почти то же самое в Китае, в Индии и в Исландии, поэтому целому поколению грозит остаться недоучками.
— Но вот незадача, — продолжает Пит, — даже если ты будешь очень старательно относиться к учебе, не исключено, что от этой учебы мозги будут набекрень.
— Все может быть, — отвечаю я.
Наверное, все образование должно основываться на двух понятиях. Правда и Справедливость... и возможно, если так оно и будет, то спустя долгий и томительный период можно будет создать хоть какое-то подобие достойного мира.
Может быть, нужно чаще говорить такие фразы, как «Не переусердствуй» или «Да посмотри же хоть иногда со стороны и со смехом», чтобы угрюмые, сверкающие глазами личности не напускались со своими злющими законами или не выступали с чем-нибудь вроде национал-социализма.
— Бери еще клубнику, — подсказывает Пит. — У тебя такой вид, будто тебя осенило. Что происходит с тобой?
Смеюсь в ответ, приподнимаюсь и гляжу на солнце.
Если бы только можно было хоть раз в месяц подняться самым уважаемым мужам в мире и сказать всем людям, что они просто люди, и полным-полно того, что надо сделать и узнать, а представление о том, что именно тебе открыта истина, здорова мешает другим делать добро и убивает всякую надежду и стремление к переменам!
— Пошли, — зовет Пит, — мы опоздаем в столовку.
После четырех фунтов клубники меня не очень волнует, опоздаю я туда или нет. Поднявшись, чувствую: голова идет кругом, а сам я как на ходулях.
Красотка по имени Августа
Августа стала писать все реже. Мне все труднее вспомнить, какие у нее глаза. Есть фотография, но она черно-белая.
Письма тоже становятся все спокойнее, и никаких стихов. Хотя на одно в старом духе она все же сподобилась:
« ...Наверное, ты поймешь, что я сейчас испытываю... если бы я только могла перелететь эти тысячи миль океана, чтобы просто обнять тебя, и приласкать, и утешить, поверь, ничего больше не попросила бы от жизни... только быть тебе в помощь... ведь сейчас для тебя время испытаний... ах, если бы я могла все переиначить... поверь мне, всем сердцем я желаю этого... Я была бы тогда более разумной и поняла бы то, что никогда раньше не приходило мне в голову или, вернее, о чем я не желала задумываться, — может быть, когда эта война кончится, у меня будет возможность доказать тебе, что я изменилась, будет, да?.. Может быть, и ты, пройдя через все это, больше поймешь в жизни ... и даже — Да! да! — и во мне... то, о чем ты раньше нe подозревал или не думала. Теперь я разбираюсь во многом гораздо лучше, чем прежде... я знаю, что самое хорошее, что заложено в тебе, именно сейчас и проявится... поверь мне, после всех этих испытаний ты станешь лучше... Я хочу, чтобы ты мне доверял и знал, что на каждом дюйме твоего пути я неотступно следую за тобой, поддерживаю тебя, охраняю и молюсь о тебе всегда... нет, больше не могу писать, ты понимаешь, да? Но я буду писать тебе каждый день...»