Этот самолет, верно, идет на автопилоте. И летит так уже полчаса. Если ребята и смогли выброситься, то только затяжным прыжком.
Может, смогли.
Находим место под ведущим крыла. Дотягиваюсь рукой до Грина и слегка его толкаю. Он молодчина. Затем снова беру штурвал. Великолепный самолет... еще летит... еще жив...
Все говорят разом. И не поймешь, кто о чем. Все охвачены каким-то умопомрачительным и прекрасным ощущением чуда.
...Еще в небе.. Еще живы... Еще дышим...
И тут на меня находит. Те ребята... те отличные парни... сгоревшие или сбитые, мертвые и покалеченные или угнанные в концлагерь...
Ho мы не с ними, нас не было в том эшелоне. Мы сами по себе, тащимся одни в нижнем ярусе.
С самого первого дня, как мы оказались на Б-17, нам твердят: летать эшелоном — хитрое дело.
Повторяют это без конца. Держись со всеми плотным строем — и наверняка доберешься домой.
Дорога домой проходит легко. А те ребята уже не вернутся.
Небо невероятно нежной синевы. Земля зелена как никогда.
Континент пройден, и строй начинает распадаться. Грин снимает кислородную маску.
В голове никаких мыслей, но нам хочется что-то сказать.
— Господи, ты жив, — говорю я Грину.
— Я так всеми горжусь, — тихо откликается он.
Брэдли спускается вниз из своей установки. Кроме сияющих зубов на лице ничего не видно. Я треплю его по голове, а он тузит меня.
Раздается треск в радиотелефоне.
— ...все, что я мог, это молиться за вас... Молюсь и сейчас.
Это Макковей, ему приходится все время быть в радиорубке, ничего не видя и ни в чем нс участвуя.
— Теперь можешь служить капелланом, — предлагает ему Мок. Голос у него все такой же, только на этот раз он смеется.
— ...если скажут лететь завтра, я лучше сниму с себя крылышки, но завтра не полечу ни за что. — Толберт, как всегда, категоричен.
Если Лангфорда сбили... это значит, что Флетч... и Флетч, и Джонни О’Лири, и Бийч... и вес остальные... У Маури длинные черные ресницы и восточные бархатистые глаза... ходячий идеал мужчины. А что за отменный друг... может, все-таки выбрался... вдруг удалось?..
Сейчас отлив. Под нами снова облака, но в просвет вижу побережье.. белый песок Англии.
Нигде ничего прекрасней не бывает.
Грин отлично сажает самолет. Распахиваем боковые окна и оглядываемся. Все вокруг кажется не таким, как раньше. Очень много света, очень много зелени... даже слишком...
Дома...
А посылали туда, где нас могли прикончить, но мы вернулись.
Выруливаем позади восточной полосы.
— Господи, да там никак Лангфорд! — на радостях я обхватываю и сжимаю Грина.
Это они. Даже отсюда видно, как их жутко покорежило. Хвоста нет напрочь. Одно крыло вспорото, и часть оторвало.
Грин ставит машину на место, я выключаю двигатели.
...Все, закончили.
Много свободных стоянок, там должны были быть машины, и они там будут, но через день-два, когда из учебного отряда пришлют пополнение.
Вокруг нас собирается всякий люд. Начинаются расспросы. Подходит Джерри, руководитель полетов, спрашивает о ребятах из другого авиакрыла. Их самолет взорвался.
...Господи... неужели мы дома...
У нашего пробито крыло... разворотило верхнюю часть второго бензобака... снесло переднюю кромку... оторвало смотровую панель. При этом даже не потеряли горючего... Даже не взорвались.
Обойдя машину сзади, гляжу на пробоину. И ощущаю под ногами землю, так ощущаю, будто стою босиком... И каждый вдох я чувствую... каждый вдох.
Гляжу на небо над ангаром. Спасибо, госпожа Удача. Все-таки не оставила нас.
Весь я разбит. Частью мертв, частью безумно хочу лететь снова, частью ослаб, издерган, без сил.
День был обычный. Ведь недосчитаться восьми самолетов из группы для любой базы довольно нормально.
Ухожу к себе в комнату, сажусь у стены напротив Лангфорда и все твержу себе, что это он.
— За вами шло не меньше восьми «мессеров», — говорю ему. — То заходят, то выводят, то опять заход. — Показываю ему на руках.
Тут входит Флетч.
А я думаю о Бийче.
Бийч подбил по крайней мере трех. Расстрелял все до патрона и сбил трех.
Он приходит после разбора.
— Нас, денверских парней, им не прикончить, верно? — говорит он. И сам тому верит. Он уже свое отвоевал.
— Господи! — восклицаю я. — Я ведь был уверен, что вас сбили.
Входят Грин и О’Лири.
— А я говорил всем, что вы сбиты, — говорит О’Лири.
Грин улыбается. Выглядит молодцом.
— Всем дали увольнительную, — объявляет он спокойно. — Давайте куда-нибудь отсюда двинем.
Хочу снова его обнять. Хочу ему сказать, что я рад быть в его команде и команда эта самая что ни на есть замечательная, но я молчу, и он тоже.