— Я спросила, сколько он стоит, — повторила я.
— Послушай, — сказал он, — у тебя на самом деле нет ни номера телефона, ни адреса, ну, совсем ничего и никого нет?
— Да ты что, что ты такое говоришь? — закричала я и вскочила на ноги. Я дочь министра иностранных дел, если хочешь знать, можешь спросить на почте. А теперь — привет! Вознаграждение получишь на том свете!
24
Мне страшно хотелось есть, и я вошла в первую же пирожковую на площади Ратуши. За пять лей я купила две лепешки с сыром и вышла, решив съесть их на улице за одним из столов, расположенных на тротуаре.
Площадь Ратуши была прямоугольная, и каждое лето и осень большие рестораны, кафе и пивные с барами обслуживали клиентов на улице, прямо на тротуаре, и единственное различие их было в цвете мебели, в характере букв на вывеске и в одежде официантов; те, что из «Лютера», подавали в белом пиджаке и во фрачных брюках, а из «Трансильвании» выглядели настоящими юнкерами прусской армии. В «Сан — Сальвадоре» каждый вечер играл эстрадный оркестр, но самым привлекательным зрелищем были стаи голубей, взлетавших по временам с асфальта на высокую башню Ратуши и потом — назад; они проносились над артезианским колодцем, и он окроплял их водой. Единственным неприятным заведением была пивная, в которой исчезали мужчины по утрам в одиннадцать часов: это были чаще люди свободных профессий, нажившие брюшко в пивных дуэлях. Они устраивали настоящие чемпионаты по вливанию пива в желудок, но, если бы не то, что все это кончалось пьяным дебошем (эти типы фальшиво подвывали, а потом мочились у стен Ратуши), не о чем было бы и говорить. А мы–то в школе жертвовали каждый год по лею на сохранение древних памятников, и Башня Ратуши была, конечно, среди них.
Я выпила лимонный сироп, мне безумно нравился его зеленовато–желтый цвет, и как раз в это время в маленький садик у пирожковой вошел человек с серебряными волосами, он был первой скрипкой в городском симфоническом оркестре, и я изо всех сил аплодировала ему на последнем воскресном концерте, где присутствовали ученики второй ступени. У немецкой школы были абонементы на ученические концерты, так что мы — те, кто ходил в бархатных фуражках, — занимали весь партер, и только на балконе первого и второго ярусов можно было увидеть голубые шляпы девочек из гимназии принцессы Елены или фуражки шагунистов с золотыми позументами.
Воспитанницы интерната святой Урсулы не ходили на концерты, у них был свой собственный женский оркестр, и они устраивали закрытые прослушивания, хотя я легко могу себе представить, как играли эти старые девы и девочки–солдаты. Если вам не дорога жизнь, могу рассказать. Во всяком случае, атмосфера городского концертного зала была очень приятна — чисто и тепло, и мы все глазели друг на друга, пока музыканты настраивали инструменты, потому что концертный зал был единственным местом, где можно было это делать свободно, только на симфонические концерты разрешалось ходить вместе девочкам и мальчикам. А сопровождавшие нас преподаватели музыки не собирались за нами следить или делать публично замечания. Они старательно шпионили друг за другом, у них не было другой возможности познакомиться и поговорить о потрясающих вещах, которые происходили в их школах. Потому что одно уж точно: в каждой из школ происходили самые невероятные вещи и были самые фантастические ученики из всех, каких когда–либо создавал господь бог. Единственный, кто не влезал в эту кухню, был Биккерих, наш старый учитель, которого знал весь город, весь город как завороженный слушал в его исполнении органные концерты Баха, — и вот наш Биккерих спокойно сидел в кресле в переднем ряду, опустив подбородок на мягкий бант галстука в крупный горошек, а мы дрожали от гордости, что были его учениками. Учениками господина профессора в гольфах, которого я сегодня утром окончательно отправила на пенсию.
Первый концертмейстер играл в тот раз так прекрасно, что никакая добровольная дисциплина и ни одна из педагогических метод, проверенных временем, не могли бы добиться такой гробовой тишины зала, заполненного только учениками. И я снова думаю о том — нет большой нужды знать музыку, узнавать с первого такта, что это Концерт номер четыре или номер три, а очень важно, чтобы тебе открылась ее красота, просто услышать и прийти в восторг, отдаться той божественной эмоции, которая распахивает в тебе все двери и вообще все, куда может проникнуть совершенная гармония. В то воскресное утро наши лица были похожи на лики ангелов, казалось, дай нам только крылья — и мы улетим, воспарим; на улице мы притихли, хотя кричали и аплодировали этому господину с серебряными волосами битый час.