— Какъ давно я не видала васъ, — воскликнула она, — какъ я рада, ахъ, какъ я рада! Гдѣ вы пропадали?
— Ты знакома? спросила съ удивленіемъ Лидія Петровна у Лизы Долинской, — давно ли?
— Давнымъ-давно, — зачастила Лиза Долинская, не замѣчая, что Сережа, совершенно потерянный и красный, какъ ракъ, стоитъ передъ ней, какъ виноватый. Всѣ присутствующіе удивились его смущенію и съ любопытствомъ зорко слѣдили за этой сценой.
— Но гдѣ же? Когда ты познакомилась, и почему никогда ничего не говорила намъ объ этомъ знакомствѣ?
— Да вѣдь это было, когда я еще не выѣзжала въ свѣтъ, когда я училась: Сергѣй Антоновичъ Знаменскій давалъ мнѣ уроки литературы и математики.
— Знаменскій! воскликнула меньшая Старицкая, — какой Знаменскій? Боръ-Раменскій, сынъ адмирала.
Старшіе поняли, что тутъ что-то не ладно, но не успѣли придумать, чтò сказать и какъ выйти изъ неловкаго положенія, которое еще не вполнѣ поняли, какъ Серафима Павловна, блѣдная какъ смерть, встала и направилась въ уборную, говоря съ улыбкой на поблѣднѣвшихъ губахъ:
— Не безпокойтесь, я сію же минуту возвращусь. Мнѣ надо поправить въ уборной отколовшееся платье. Лидія, проводите меня, милая.
Когда онѣ вошли въ уборную, Серафима Павловна опустилась въ первое кресло и сказала слабо:
— Воды, дайте мнѣ стаканъ воды.
Лидія побѣжала за водой; Серафима Павловна выпила стаканъ, другой, тяжело переводя духъ, и наконецъ оправилась.
— Лидія, — сказала она, — не выдавайте меня, не говорите никому, я на васъ разсчитываю.
— Будьте увѣрены, я вся ваша, — сказала Лидія, — но, право, я еще не хорошо понимаю…
— А я поняла, — сказала Серафима Павловна; встала, приняла спокойный видъ и пошла въ гостиную. Блѣдность ея исчезла; она владѣла собою въ совершенствѣ, сѣла на свое мѣсто и тотчасъ завела оживленный разговоръ съ сидѣвшей подлѣ нея дамой. Тѣмъ временемъ въ гостиную прибыли еще гости, мужчины. Между ними были пріятели Сережи по университету: Томскій, Новицкій и Щегловъ. Сережа говорилъ съ ними и съ Лизой Долинской, которая скоро совсѣмъ завладѣла имъ: смѣялась и шутила безъ конца по поводу его инкогнито.
— Такъ вы вотъ какой? Такъ у васъ два имени, — говорила она ему смѣясь, — у васъ два…
— Перестаньте, прошу васъ, — сказалъ Сережа серіозно. — Оставимте это. Я очень сожалѣю, что все это случилось, ради моей матери, конечно; мнѣ все равно! Я весьма просто отношусь къ этому, но мама, я это видѣлъ, встревожена.
— Нѣтъ, она ничего; посмотрите, она говоритъ съ Новицкимъ и смѣется.
Но Сережа не отвѣчалъ, круто перемѣнилъ разговоръ, и какъ ни была скора, неосторожна и даже безтактна Лиза Долинская, она поняла, что не надо касаться этого, повидимому, больного мѣста. Воспитанная отцомъ и мачехою, въ семействѣ почтенномъ и патріархальномъ, весьма благочестивомъ, не зараженномъ ни суетностью, ни тщеславіемъ, еще менѣе глупою спесью, она знала, что всякій трудъ достоинъ уваженія и почтенія, а трудъ ради семейства — тѣмъ болѣе. Она и понять не могла, отчего произошло замѣшательство Серафимы Павловны, и ей казалось только забавно, что ея учитель, этотъ бѣдный студентъ, бѣгавшій къ ней по грязи и подъ дождемъ давать уроки, никогда не пропускавшій, къ ея досадѣ, ни одного изъ нихъ, преобразился вдругъ изъ семинариста или мѣщанина Знаменскаго въ Боръ-Раменскаго, сына извѣстнаго адмирала, севастопольскаго защитника и героя.