Сережа всталъ и сказалъ твердо:
— Никогда не женюсь я вопреки вашего желанія, никогда! Но не женюсь и на богатой изъ расчета. Семейная согласная жизнь величайшее на землѣ счастіе, и чтобы имѣть его, надо выбрать себѣ жену по сердцу, по нраву, по взаимной склонности, при уваженіи и любви. Я ничего такого, исключая уваженія, не чувствую къ княжнѣ Дубровиной и ни за что, ни за что никогда не буду просить руки ея. Въ этомъ я не могу исполнить вашего желанія.
Серафима Павловна заплакала.
— Не могу, не могу, мама! не мучьте себя и меня понапрасну. Это противно моимъ правиламъ. Развѣ я могу сказать княжнѣ, что люблю ее какъ будущую жену? Это была бы самая гадкая ложь изъ-за ея денегъ. Какая низость!
— Никакой низости нѣтъ, а я вижу одно, что ты безумный, и напрасно говоришь, будто меня такъ любишь!.. Теперь я вижу, какъ велика твоя ко мнѣ любовь…
— Ахъ, мама! мама! воскликнулъ Сережа, махнулъ отчаянно рукой и поспѣшно вышелъ изъ комнаты и изъ дому.
Серафима Павловна поплакала и, печально подвинувъ пяльцы, принялась шить съ нервною поспѣшностью. Иногда она вдругъ клала иголку и восклицала: „Какое безуміе! Какой глупецъ!“ Въ этотъ день Серафима Павловна поѣхала къ Долинскимъ одна, и когда у ней спросили, гдѣ Сережа, она отвѣчала, что его цѣлый день не было дома, что онъ, вѣроятно, занятъ по службѣ.
Съ этого самаго дня Сережа рѣдко посѣщалъ Долинскихъ, и когда Лиза и Лида упрекали его, что онъ ихъ забылъ, онъ отговаривался дѣлами служебными и частными. Онъ меньше говорилъ съ Анютой и держалъ себя отъ нея подальше, Долинскій и жена его все поняли. Они и прежде были противъ намѣренія Варвары Петровны переговорить черезъ Ракитиныхъ съ Серафимой Павловной, но Варвара Петровна была такъ увѣрена въ успѣхѣ, что не внимала ничему и рѣшилась разомъ привести дѣло къ желаемому концу. Она около пяти или шести дней ожидала чего-либо новаго и, не слыша ничего, написала Долинскому, прося его пріѣхать къ ней. Онъ, очевидно, противъ воли поѣхалъ.
— Скажите, — встрѣтила она его, — что же у васъ дѣлается. Что новаго?
— Ничего, — сказалъ Долинскій. — Серафима Павловна попрежнему бываетъ всякій день.
— Ну, а Боръ-Раменскій, Сергѣй?
— Былъ одинъ разъ; говоритъ, что занятъ, и больше разговариваетъ съ моими дочерьми, чѣмъ съ Анютой.
— Странно! а Анюта?
— Она, какъ всегда, спросила, отчего онъ не бываетъ, и удовольствовалась его отвѣтомъ. Все это дѣло оказалось неудачнымъ. Сохрани Боже! если Анюта узнаетъ, что ее сватали, очень разсердится и обидится.
— Бѣда не велика! сказала смущенная Варвара Петровна. — Стало-быть, у Боръ-Раменскаго есть другая на примѣтѣ.
— Не знаю; а я понимаю его такъ: онъ молодой человѣкъ, умный, съ характеромъ, весь отдавшійся исполненію своего сыновняго долга; мать онъ обожаетъ, сестру лелѣетъ; онъ служитъ, трудится, зарабатываетъ значительныя деньги, но за богатствомъ не гонится и за деньги себя не продастъ.
— Продастъ!.. Вотъ слово! И вы тоже, Николай Николаевичъ, чего не скажете!
— Это мое понятіе. Жениться изъ-за денегъ, безъ особенной любви, значитъ, по-моему, продать себя. Семейная жизнь красна взаимною любовью и уваженіемъ. Эти два чувства составятъ счастіе и безъ богатства. Такъ прожилъ я свой вѣкъ — счастливо. Деньги были на необходимое; а семейное счастіе — это Божіе благословеніе на тѣхъ, которые искали его серіозно и разумно. Не удовлетвореніе вспышки, не капризъ, не расчетъ даетъ супружеское счастіе, а обоюдное уваженіе, обоюдная любовь, одинаковое воззрѣніе на жизнь, на долгъ, на трудъ.
— Все это справедливо, но… Удивительно, Богъ далъ Анютѣ всѣ блага земныя, но до сихъ поръ не посылаетъ ей добраго мужа. Я думаю, что Боръ-Раменскій именно былъ бы такимъ мужемъ…
— Всего имѣть не можно, — сказалъ Долинскій.
— А я въ толкъ не возьму, кто бы могъ завладѣть Боръ-Раменскимъ.
— Повѣрьте, никто; но онъ изъ-за денегъ не женится. Онъ человѣкъ высоконравственный и благородный.
Варвара Петровна была не въ духѣ, а Долинскій не находился въ веселомъ настроеніи, и потому они охотно разстались.
Нѣсколько дней, несмотря на веселыя хлопоты приближавшейся и особенно пріятной для Серафимы Павловны свадьбы, она была и недовольна и печальна. Сережа зналъ причину, молчалъ, былъ особенно ласковъ и внимателенъ къ матери; но Глаша и Ваня недоумѣвали. Дважды они спрашивали у Серафимы Павловны, что съ ней, и дважды получали короткій и не удовлетворявшій ихъ отвѣтъ: ничего. Глаша спросила у брата; онъ отвѣчалъ уклончиво, и она тотчасъ поняла, что онъ знаетъ причину неудовольствія матери, но сказать не хочетъ. Она все разсказала жениху.