— Блуждающіе огни! сказала Зинаида Львовна.
— Полно, матушка! сказалъ Ракитинъ, — какіе это блуждающіе огни, просто фонари, и съ ними бѣгаютъ Иванъ кучеръ да мальчишки, Ѳедька и Софрошка. Охъ, вы, барыни!
— Я знаю; но похоже на блуждающіе огни.
— Печальные, — сказалъ Ваня.
— Печальные? нѣтъ, мнѣ кажется, веселые.
— Они похожи на синенькіе огни кладбища.
— Ахъ! Жано, что такое ты говоришь! Что ты это придумалъ? И гдѣ ты ихъ видалъ? Пари держу: не видалъ, а начитался гдѣ-нибудь.
— Нѣтъ, мамочка, видалъ. Я шелъ однажды вечеромъ мимо церкви въ темную сентябрьскую ночь и вдругъ увидалъ на кладбищѣ два бѣгающихъ, вспыхивающихъ и потухающихъ огонька. Они будто гнались и догоняли…
— Тебя? прервала мать съ ужасомъ.
— Нѣтъ, не меня; одинъ — другого, — сказалъ Ваня. — Я остановился и смотрѣлъ долго; мнѣ чудилось, будто это души умершихъ, которыя любили другъ друга.
— Quelle horreur! сказала Серафима Павловна. — Ты не пугай меня; я запрещаю тебѣ ходить на кладбище.
— Да я и не хожу, это было случайно.
— Ваня всегда такой, — сказалъ подвернувшійся Ѳомушка, — начнетъ за здравіе, сведетъ за упокой.
— Finissez; vous êtes plus lugubre que lui; я ужъ и такъ куда теми не люблю, а вы съ этими ужасами, съ этими страшными разсказами!
— А вотъ мы сейчасъ этому конецъ положимъ, — вмѣшался въ разговоръ Андрей Алексѣевичъ Безродный, который сидѣлъ до тѣхъ поръ поодаль, куря короткую трубку и не то раздумывая думу, не то наслаждаясь тишиною вечера и лѣса. — Эй, молодцы, кто тамъ! тащите-ка изъ лѣсу побольше хворосту, разведите огонь. Запылаетъ костеръ, будетъ и свѣтло и весело. А мы пока займемся вечерней трапезой. Анатолій, Ѳома! помогите молодцамъ.
— Помогите работѣ, а потомъ помогите и бутылку распить за здоровье дорогихъ сосѣдей, — сказалъ Сидоръ Осиповичъ.
Онъ принялся раскупоривать бутылки шампанскаго. Подали бокалы дамамъ, нянямъ и всѣмъ учителямъ; Сидоръ Осиповичъ подалъ самъ полный бокалъ адмиралу.
— Отличный мозельвейнъ; лучшаго нѣтъ въ Москвѣ, за что ручаюсь. Первый сортъ! Выпейте за здоровье новорожденнаго, моего старшаго сынка. Ипполитъ, поди сюда.
Адмиралъ поднялъ бокалъ и сказалъ, обращаясь къ молодому Ракитину:
— Желаю учиться тебѣ, выучиться, послужить отечеству и царю и стать гордостію отца, счастіемъ матери. Многія лѣта!
— Многія лѣта! загремѣлъ радостный голосъ Сидора Осиповича и прошелъ гуломъ по молчавшему лѣсу. Онъ залпомъ выпилъ бокалъ до дна, и его примѣру послѣдовалъ Анатоль. Слуги не были забыты: вино и пиво лились и у нихъ, и ихъ громкія поздравленія оглашали тишь и мракъ величественнаго лѣса и таинственную полутѣнь широкой поляны. Вскорѣ видъ ея измѣнился. Посреди нея сперва затлѣлся огонекъ, потомъ пурпуромъ пробѣжалъ по вѣтвямъ и вдругъ разгорѣлся и вспыхнулъ. Анатоль расходился, онъ тащилъ изъ лѣса цѣлыя сосенки, упавшія и уже изсохшія, и бросалъ ихъ сильными руками на пылавшій уже костеръ. Пламя громадными столбами поднималось все выше и выше; его огромные багровые языки лизали торчавшія во всѣ стороны вѣтви сосенъ. Иглы ихъ загорались, и летали во всѣ стороны красныя искры, которыя летѣли съ трескомъ и легкимъ гуломъ. Высоко поднявшееся пламя освѣтило опушку лѣса. На томномъ фонѣ его рисовались дубы, ели и широколиственные клены, росшіе на окраинѣ. Ихъ разнообразная зелень, бѣлые стволы березъ, оранжевые стволы сосенъ, темные, черные стволы дубовъ выступали при яркомъ освѣщеніи и прельщали взоръ своею красотой. Освѣщенная опушка лѣса была такъ прелестна, такъ полна поэзіи и тайны, что всѣ смолкли. А съ костра раздавался трескъ сухихъ, горѣвшихъ вѣтвей; черный дымъ то стлался на землѣ змѣей размѣровъ огромныхъ, то вился и улеталъ вверхъ, пурпуровый, зловѣщій, грозящій. И вдругъ, среди тишины ночи, молчанія лѣса и глухого треска огня, раздались звуки удалой русской пѣсни. Дрогнулъ при знакомыхъ звукахъ ея Сидоръ Осиповичъ, сидѣвшій до тѣхъ поръ спокойно. Онъ вскочилъ и позвалъ Соню.