— Милый! Милый!
Онъ взялъ ее подъ руку, повелъ, посадилъ въ карету, самъ сѣлъ съ нею и приказалъ ѣхать домой.
— Я безъ тебя соскучилась, — сказала она. И это ея первое слово повергло его во восхищеніе. Онъ не отвѣчалъ ей и прильнулъ лицомъ къ рукѣ ея.
— Знаешь ли, — продолжала она, — вѣдь это первая наша разлука. При жизни отца твоего мнѣ случалось оставлять васъ, дѣтей, дня на три, на четыре, а послѣ его смерти мы никогда съ тобой не разставались. Мнѣ безъ тебя жить тяжело, а тебѣ… Да, я знаю. Посмотри-ка на меня. Чтò это съ тобой сдѣлалось? Ты боленъ?
Она испугалась; онъ поспѣшилъ успокоить ее.
— Ничуть. Совершенно здоровъ.
— Но на тебѣ лица нѣтъ. Похудѣлъ страшно, поблѣднѣлъ. Что съ тобою?
— Право, ничего, мама милая. Я тоже очень скучалъ по васъ.
— Удивительно, — сказала она, — въ К*** со мной не хотѣлъ остаться, а безъ меня скучалъ… исхудалъ… Я думала ты веселишься, а ты вотъ какой!..
— Я теперь поправлюсь, мама.
— Надѣюсь; развѣ можно такъ исхудать?
Она опять расцѣловала его, называя его своимъ милымъ, дорогимъ, безцѣннымъ другомъ. Никогда Сережа не слыхалъ отъ нея столько ласковыхъ словъ, и сердце его растаяло и переполнилось самыми нѣжными чувствами.
Но вотъ они пріѣхали. Небольшая ихъ лѣстница была уставлена растеніями. Она замѣтила это, повернула къ нему голову, улыбнулась, прижала къ себѣ его руку и прошла въ свою спальню. Наскоро умылась она, оправилась, надушилась, надѣла приготовленный ею пеньюаръ и вышла, веселая и нарядная, въ гостиную.
— Ну, теперь ужинать, — сказала она и подала ему руку; онъ ввелъ ее въ столовую.
— Ахъ, Сережа! воскликнула она — вѣдь это слишкомъ. И здѣсь, и въ спальнѣ, и въ гостиной, и вездѣ зелень и цвѣты и подарки. Милый Сережа, я такъ тронута.
Они сѣли за столъ. Она всегда ѣла, какъ цыпленокъ, а у него совсѣмъ не было аппетита; онъ былъ голоденъ голодомъ сердца; ему хотѣлось отвести съ ней, съ этой обожаемой матерью, свою душу, раскрыть передъ ней заболѣвшее сердце.
Когда они вышли изъ столовой, и онъ привелъ ее опять въ ея кабинетъ и усадилъ ее въ длинное кресло, самъ же сѣлъ, какъ бывало въ дѣтствѣ, у ногъ ея, она погладила его по головѣ и сказала:
— Ну, теперь говори, что ты безъ меня дѣлалъ и отчего исхудалъ.
— Правда, мама милая, я по васъ стосковался. Некому слова задушевнаго сказать, некому сердце открыть.
— Ну, вотъ я опять съ тобою! Сердце открыть — говоришь ты? Но развѣ оно было для меня закрыто?…
— Наболѣло оно, мама моя милая.
— Что? — Она взглянула зорко, и взглядъ матери сказалъ ей, что случилось нѣчто серіозное. — Говори сейчасъ. Я все пойму и приму къ сердцу. Что съ тобою?
— Я всегда жилъ въ мирѣ съ собою. Бывало тяжело, бывало тѣсно и горько, но не бывало никогда во мнѣ чего-то двойственнаго. А теперь борьба, и борьба отчаянная. Одинъ хочетъ, а другой не позволяетъ. Вы понимаете? Это во мнѣ-то самомъ.
— Понимаю. У тебя народилось желаніе, сильное влеченіе, которое ты хочешь подавить; такъ ли?
— Да, именно. Я былъ очень счастливъ, когда безъ васъ гостилъ у Ракитиныхъ, а потомъ все измѣнилось. Я тоскую по нихъ, по семьѣ ихъ, по Сонѣ, а ѣхать туда не рѣшаюсь — не могу, мама.
Она опять зорко взглянула на него, обняла его, прижала его голову къ груди своей и сказала тихо, со сдержаннымъ, но сильнымъ чувствомъ.
— Пришелъ часъ, пришла пора: дѣти оставляютъ одинъ за однимъ родимое гнѣздо. Ну что жъ, Господь съ тобою, Господь благослови тебя.
— Что вы говорите, мама!
— Ты полюбилъ Соню Ракитину, — женись и будь счастливъ; хотя я и желала иной тебѣ судьбы, но не пойду противъ твоего желанія: она добрая.
— Моя судьба — остаться всегда съ вами. Я не могу жениться на Сонѣ… она слишкомъ богата.
— Все пустяки, — сказала Серафима Павловна, переходя быстро отъ умиленія и растроганности къ житейской прозѣ. — Если она богата, то она Ракитина; а ты Боръ-Раменскій; ты ей дашь старинное имя, — имя, прославленное твоимъ отцомъ.
— Я именемъ отца не могу торговать, мама. Эта мѣна мнѣ противна. Стало-быть, за свои деньги она купитъ мое имя, и я продамъ его! Какая низость! Выйдетъ въ итогѣ, что я искалъ богатую невѣсту, потому что бѣденъ. Вотъ это-то и сокрушаетъ меня.
— Особенно послѣ того, какъ тебѣ сватали милліонерку княжну Дубровину, а ты отказалъ.
— Шш… мама, тише, никогда не говорите объ этомъ. Это должно умереть и исчезнуть изъ нашей памяти. Я даже не знаю, сватали ли? Я знаю, что это было ваше, очень понятное, желаніе.
— Конечно, сватали. Родныя ея предлагали для тебя ея руку.