— Правда? спросилъ адмиралъ.
— Правда, папа, правда истинная. Скажешь ему: Анатоль, прочти Пушкина. Прочтетъ, чтò хотите. Или Лермонтова — сейчасъ. Поэмы цѣликомъ наизусть знаетъ. Онъ и по-нѣмецки Шиллера знаетъ, по-англійски стихи всякіе читаетъ, такъ и рѣжетъ.
— И громко, съ торжествомъ такимъ, — вступила въ разговоръ Глаша, — точно онъ одинъ читать умѣетъ. Недавно работникъ шелъ въ лѣсу, такъ остановился, постоялъ, покачалъ головою и сказалъ: „Ну, баринъ! Краснобай какой! Ему бы итти въ діаконы, либо въ городовые на ярмаркѣ, либо въ командиры военные!“
— Отчего? спросилъ Ваня недоумѣвая, сидѣвшій до тѣхъ поръ молча, задумавшись.
Отецъ взглянулъ на него, и лицо его приняло печальное выраженіе.
— Отчего въ городовые-то? А оттого, что, когда городовой крикнетъ на рынкѣ, то своимъ голосомъ всѣ голоса голосистыхъ торговокъ покроетъ. Всѣхъ оглушитъ!
— А ты на рынкѣ бывала? спросила Вѣра у Глаши.
— Бывала. Весною мы всѣ дивились на этого городового, когда ѣздили съ Ракитиными въ уѣздный городъ на ярмарку. Помните, Сарра Филипповна?
— Помню, какъ но помнить. Я ѣхать не желала: тамъ было много пьяныхъ, такъ не хорошо, но г. Ракитинъ и Анатоль желали, — и всѣ поѣхали.
— Если бы я была губернаторомъ, — сказала Вѣра, — я бы сдѣлала этого городового полицеймейстеромъ.
— Вѣра губернаторомъ! провозгласилъ Сережа смѣясь.
— Въ юбкѣ! сказала серіозно и важно Глаша.
Раздался залпъ хохота, засмѣялись всѣ. Степанъ Михайловичъ гоготалъ, закинувъ голову; Ѳедоръ Ѳедоровичъ хихикалъ, адмиралъ тоже засмѣялся добродушно. Вѣра обидѣлась.
— Съ вами пошутить нельзя — всякое лыко въ строку. Сейчасъ поднимите на смѣхъ.
— Если ты смѣха боишься, то пошевели языкомъ семь разъ, а потомъ, обдумавъ, слово свое изреки. Такъ совѣтовали какіе-то древніе мудрецы, — сказала Глаша, напуская опять на себя серіозность.
— Бѣды нѣтъ, — сказалъ адмиралъ, обращаясь къ Вѣрѣ: — посмѣйся сама, и обиды не будетъ. Надо умѣть понимать шутки. Положимъ, ты не губернаторъ и даже не губернаторша, но я заступлюсь за тебя; ты у насъ благоразумная и практичная. Скоро тебѣ надо будетъ пустить въ ходъ свои способности.
— Какъ это, папа? сказала Вѣра, улыбаясь похвалѣ отца, и досады ея какъ не бывало.
— Да, тебѣ ужъ пора помогать матери и присмотрѣть за домашнимъ хозяйствомъ.
Въ эту минуту, огромнаго роста лакей Андрей, за свой ростъ и представительность любимецъ барыни, показался въ дверяхъ и доложилъ, что пришелъ бурмистръ. Адмиралъ всталъ, не спѣша, твердо ступая, но прихрамывая, вышелъ. Это былъ сигналъ. Дѣти поднялись и, какъ стая галокъ, закричали:
— Скорѣе, скорѣе учиться.
— Мнѣ надо кончить до трехъ часовъ всѣ уроки, — сказалъ Сережа.
— И мнѣ,—заговорила Глаша, — непремѣнно.
— Почему? Зачѣмъ? Все Ракитины. Успѣете и туда: они обѣдаютъ въ половинѣ шестого.
— Я обѣщался прійти ровно въ три, — сказалъ Сережа.
— Кому это? И зачѣмъ обѣщались? нынче не праздникъ, а будни, и вы не можете располагать собою, — сказалъ нѣмецъ.
— Зачѣмъ? что вы его спрашиваете, — сказала Глаша: — развѣ онъ смѣетъ ослушаться Сони; что она ему прикажетъ, то онъ рабски исполняетъ. Приказала — и побѣжитъ, сломя шею. Если вы его не отпустите, онъ тайкомъ уйдетъ, хотя будетъ за то наказанъ.
Сережа вспыхнулъ.
— Экая ты… ехидная! Рабомъ я ни у кого не былъ и не буду.
— Правда глаза колетъ, — сказала Глаша спокойно, и ея притворное спокойствіе раздражило брата.
— Въ другой разъ за такую правду я… я тебя поверну по-своему.
— For shame! воскликнула Сарра Филппповна.
— Сережа, — сказалъ Степанъ Михайловичъ, — вѣдь это мало сказать глупо, это даже противно! Такъ говорить съ сестрою.
— Сережа! прошепталъ Ваня, взявъ брата за руку.
Сережа взглянулъ на брата и закусилъ губу.
— Вѣдь этакій огонь: какъ солома, такъ и вспыхнетъ, — сказала Вѣра.
— И какъ солома, — сказалъ тихо Ваня, — тотчасъ потухнетъ. А ты Глаша такая… такая…
— Какая? спросила она, вызывая его и смѣясь, — ну-ка, надумай какая? Какая? Ума не хватило!
— Вотъ, изволите видѣть, — сказалъ Сережа задорно: — она не жива, пока кого-нибудь не разсердитъ или не обидитъ.
— Ну, полно, стыдно, вѣдь вы ужъ не малыя дѣти, — сказала Сарра Филипповна. — Хорошо, что адмиралъ ушелъ, а то бы…
— Да этого бы и не было, — отвѣчалъ Степанъ Михайловичъ. — Ну, мальчики, маршъ, по-военному — давно пора за книги.