— Мне предлагали, да я сам прошусь к уголовным.
— Почему же так?
— Уголовные проще. Я, братец, простоту люблю.
И сам Григорий говорил просто, на крестьянский лад, но иногда казалось Сереже, что этот арестант ученее его, Сережи, во много раз…
— Григорий! Вы грамотный? — спросил однажды Сережа.
— Был грамотный.
— Как так? А теперь?
— А теперь, братец, когда Евангелие читаю, понимаю, почти все понимаю, и еще кое-какие книги понимаю, а многое перестал понимать.
— А прежде много читали?
— Да много — и на разных языках.
— Вот как! Вы иностранные языки знаете?
— Знал, когда дурно жил.
— Вы, может быть, толстовец? — нерешительно спросил Сережа.
— Нет. Толстой умный, а я глупый. Я разумом не дорожу.
Подошел надзиратель и прикрикнул на Григория.
— Марш к уголовным! Дело сделал и будет с тебя. Разговоры разговаривать не полагается.
Григорий улыбнулся и, тряхнув шваброй, пошел в уголовную камеру.
Сережа привык к тюрьме. Когда через неделю вечером пришли за ним, чтобы взять его на допрос, ему даже странно было, что вот кто-то нарушает порядок: ему спать надо ложиться, а тут его везут куда-то.
Вез Сережу жандарм, не в карете, а на простом извозчике, только верх был поднят.
«Значит, не считают меня большим преступником, если везут не торжественно», — подумал Сережа.
Он вспомнил, как однажды спешно проехала мимо него карета по Остоженке. Зеленые шторы были спущены, а по бокам кареты скакали жандармы с шашками наголо. Тот, кто сидит в такой карете, как пленник, должен чувствовать себя как-то особенно. И Сереже стало досадно, что с ним обращаются небрежно.
Приехали в Гнездниковский переулок. Вылезая из пролетки вместе с жандармом, он оглянулся, нет ли кого знакомого на тротуаре. Хотелось почему-то дать о себе весть. Никого не было. Извозчик, на котором он приехал, был молодой парень, совсем рыжий. Он смотрел на Сережу с изумлением, смешно открыв рот. В охранном отделении провели его в сырую комнату с облупленными стенами и оставили одного. Горела керосиновая лампа под зеленым колпаком. Пахло копотью. Стол, стулья, запертые деревянные слепые шкафы — все казалось таким грязным, как будто сто лет уж никто не мыл и не убирал этой комнаты.
Сережа едва решился сесть на стул. Равнодушие его не покидало. И даже не любопытно было, как его будут допрашивать. Не все ли равно?
Прошло полчаса. Никто не приходил.
«Может быть, забыли обо мне? — подумал Сережа. Ах, заснуть бы сейчас».
В это время вошел господин в потертом вицмундире, с маленькими холодными глазами и множеством угрей на лбу.
— Как ваша фамилия?
— Нестроев.
— Пожалуйте ваши руки.
Сережа не понял, чего от него требуют.
— Дактилоскопический снимок надо получить. Не понимаете?
— Нет.
— Пальцы ваши дайте, молодой человек.
И угреватый господин холодными и мокрыми своими руками взял Сережину руку и стал делать снимок.
— Чем же мне руки вытереть? — спросил Сережа, сдерживая гнев, подымающийся в его душе.
— Нате вот, — и господин протянул ему какую-то тряпку.
Ушел угреватый господин. И еще целый час сидел один Сережа, с отвращением вспоминая незнакомца.
Пришел жандарм и повел Сережу на допрос.
В комнате, заваленной чемоданами и связками книг, с печатями и билетиками, за большим столом сидел господин в штатском. Лицо матово-бледное с желтизной, как слоновая кость, тонкие губы без кровинки и пустые глаза, — все было противно Сереже. В холеных руках с перстнями держал господин синюю папку — «дело».
Увидев Сережу, господин поднял белые брови.
— Вы и есть господин Нестроев, Сергей Андреевич? — стараясь выразить свое изумление, промямлил он и указал на стул. — Садитесь, пожалуйста.
Сережа сел.
— Да, это я.
— Но, позвольте… Как же так? Ведь вы обвиняетесь, знаете в чем?
— Нет, не знаю.
— Гм! Как же так? Вы обвиняетесь, молодой человек, в принадлежности к социал-демократической партии и в организации политической демонстрации на Моховой улице… Но ведь вы еще ре-бе-нок, однако. Тут какое-то недоразумение, я полагаю.
— Я тоже думаю, что недоразумение, — сказал Сережа, краснея. — Я не социал-демократ.
— Так. А этого господина вы знаете? — протянул он фотографическую карточку. — Знакомы?
— Нет, не знаком, — пробормотал Сережа, узнавая на карточке одного из студентов, которые приходили часто к сестре Елене.