Они спустились к реке. В этот час уже заря гасла. Ночь была теплая. Хмелев и Сережа расположились спать на пристани, на лавках, подложив под головы дорожные мешки.
Хмелев скоро заснул; Сереже не спалось. Он все прислушивался к ночным звукам. Стучали к плоту привязанные лодки; шуршали волны, набегая на качавшуюся пристань; на берегу потрескивал костер; время от времени чей-то голос начинал песню и обрывал ее тотчас же со вздохом…
Сережа встал тихо и, стараясь не разбудить Хмелева, сошел на берег.
Около костра сидело несколько рыбаков.
Сережа прошел берегом, мимо опрокинутых лодок, зашел за ряды сложенных на берегу дров, перепрыгнул канаву. Теперь не слышно было голосов вовсе, не видно было огня; только одна звездная ночь веяла над миром своим мерцающим покрывалом, и река дышала едва слышно.
Сережа вспомнил свои порочные ночи, свою тоску, Валентину Матвеевну, смерть Верочки, и ему вдруг стало ясно, что все, что было, зачем-то было нужно. Нужно было испытать ему эту одинокую тоску, чтобы вернуться к миру, к земле.
Ему хотелось плакать. Он сел на камень и коснулся рукою земли. И ему радостно было коснуться ее так.
«Она живая. Она живая», — думал он в каком-то восторге.
И давал себе клятву не изменять этой земле никогда. Чтобы себя спасти, надо от себя отказаться, надо пожертвовать собою. Как это сказано в Евангелии? «Кто хочет душу свою сберечь, потеряет ее».
И вдруг ему почудилось, что кто-то стоит рядом, кто-то положил ему руку на плечо.
Сережа не смел оглянуться, но сердце его перестало биться на единый миг и как будто замерло в непонятном блаженстве.
Chailly — Sierre.
Июнь-декабрь 1914 г.