– Сергей, а вы сами пишите? – с наивной любознательностью поинтересовался швейцар.
«Раскусил, – Сергей невольно напрягся. – А ведь грешен я. Еще чего доброго решит, что это я из зависти к Тюленину прицепился. И ведь не соврешь – раскусил он меня…»
– Да, я писатель, но, похоже, этот факт бесспорен только для меня, – голос Сергея сник, а нотки его похолодели и сделались монотонными. – Для остального же мира я просто мараю бумагу. С тем, что я умру непризнанным автором, я уже смирился, но вот с тем, что ничего больше не создав, – никогда!
– Вы, писатели, наверное, очень счастливые люди.
– Да какое там счастье?! В любой ситуации, где другие просто получают удовольствие, мы ищем тему для сюжета, видим несуществующие комедии и трагедии, все к чему-то присматриваемся, оцениваем, прикидываем, прислушиваемся да приглядываемся. Мука! Да, творчество это такая вещь... Это она с нами, а не мы с ней, если можно так выразиться… Я смотрю, вы читаете с карандашом?
– Да… – швейцар замялся, но быстро осознал, что ничего предосудительного в его манере чтения не было. – Подчеркиваю всякие интересные обороты.
– Я тоже читаю с карандашом. Но я не подчеркиваю. Я зачеркиваю.
Сергей с одобрением рассматривал своего собеседника. Он даже любовался им.
«Будущее литературы в твоих руках, читатель. Уже не в наших. В твоих», – Сергею казалось, что этим немым монологом он в состоянии обратиться в лице швейцара и к читателям настоящим.
– А вот жаль, что нельзя питаться текстом книг, а? – добродушно-наивное лицо швейцара покрылось налетом мечтательности. – Почитал и сыт. И размышляй дальше о сути и несути…
– Очень жаль! – охотно согласился Сергей. – Но чтение требует серьезной мыслительной работы, а зачем напрягать мозг, когда можно предаваться пусть и никчемным, но столь ощутимым физическим радостям? Миру физических наслаждений интеллект не нужен. Интеллект лишь все усложняет. Некоторые только на пиво легко тратят шесть тысяч рублей в месяц, но не потратят и пятисот за всю жизнь на книги. Интеллект им лишь во вред.
– У них от него несварение желудка?
– Точно. Да и спать он мешает. Когда ты – просто мешок с желудочным соком, интеллект – помеха.
– Хорошо вы объясняете, Сергей. И пишете, наверное, соответственно. Что же вам путь в литературу не дают?
– Вы, что такое макулатура, знаете?
– Как же, как же – знаю.
– Так вот, макулатуру можно не только сдавать. Ее еще и сочиняют. Сейчас бóльшим спросом пользуется именно она. Смотришь, вроде книга с претензиями на умность, а прочитал – и будто не читал. Дать тебе она ничего не может. И непонятно, то ли дело в тебе, то ли пуста книжонка-то – лишь набор слов, а вот идей-то, мыслей для этих слов и нет. Зачем теперь в школах изучать «Путешествие из Петербурга в Москву», когда есть «Москва-Петушки»? Да, такова уж несправедливость мира: те, кого не печатают, но кто живет литературой, страдают непомерно. Авторы же дешевок не знают мук творчества и отлично пережили бы отсутствие интереса к ним со стороны издателей. Они этих страданий не ведают, прекрасно себя чувствуют, но им-то как раз и отдают предпочтение!
Сергей почувствовал, что зарделся. Но не столько потому, что вошел в раж, подгоняемый своей речистостью, сколько из-за отсутствия в его библиографии хотя бы одного законченного литературного произведения, а, значит, полного отсутствия в его биографии оснований для подобной речистости. Ему вдруг стало не по себе от мысли, что швейцару, возможно, все о нем прекрасно известно.
– Да я не о себе беспокоюсь, а за литературу, – виновато заметил Сергей, вдруг ощутивший себя Сережкой – неуверенным в себе и вечно чувствующим необходимость во всем оправдываться перед другими. – Когда видишь, каким «опусам» достаются современные литературные премии, становится не столько тоскливо, сколько страшно за будущее художественного слова. А правило «короткого предложения», соблюдения которого требуют от надеющихся напечататься? Отчего-то считается, что современный читатель страдает умственной одышкой и не в состоянии усвоить фразы длиной более шести-семи слов, а может передвигаться, то есть читать, лишь короткими перебежками. Вот увидите, я напишу однажды книгу о стране или планете поп-культуры, где преданы анафеме книги с абзацем более двух предложений, а золотой стандарт – предложения из трех слов.