– Наоборот, это весьма ответственно. Вы знаете лозунг индустрии видеоигр? «Мы в ответе за тех, кого приучили».
– Игры надо запретить! Хотя бы здесь.
– Здесь? Мы не ослышались? Здесь?
– Здесь.
– Здесь? В видеоигре?
Из молчащих до настоящего момента окопов раздался дружный смех. Даже Виктор не стал скрывать ухмылки.
– Вы сами подумайте! – Сергей был оскорблен таким несерьезным отношением к серьезнейшему вопросу. – Жизнь должна быть такой, чтобы о тебе можно было написать книгу. А если ты всю жизнь просидишь за компом, что о тебе писать-то? Вот о каком выборе идет речь. И мы делаем за детей этот выбор! Дети не читают, а целыми днями превращаются в видеозомби. Читать, писать и думать они уже не умеют. Готовая масса для любой непорядочной государственной идеи!
– Особенно читать, да?
За стеклами очков на долю секунды мелькнуло что-то черное и недоброе. Сергей непроизвольно вздрогнул. Отчего-то он был уверен, что, хотя он глаз Премьера видеть не может, тот в свою очередь прекрасно видит его глаза и даже саму душу.
– Вы ведь, кажется, писатель? – щель рта под ужасными очками вновь пришла в движение. – А о чем пишете? Развлекаловку разводите? А к чему она? Вы знаете, почему не стало СССР? В нем развлекаловку разрешили, а пишуше-снимающая интеллигенция сразу этим воспользовалась и страну убила. Номенклатура понимала, что писать нужно разрешать только о трудовых свершениях. Писать нужно о труде, заводе, поле. Если публиковать романы о чем-то другом, люди будут стремиться читать об этом другом. И кончится тем, что они себя в поле и на заводе видеть не будут. Что в итоге мы и получили.
– А что мы получили? – не до конца понимая сказанное, переспросил Сергей.
– В поле никого уже не загонишь работать, – недовольно буркнул Премьер-министр. – Наш крупнейший завод консервированных овощей, «Спаси и сохрани», третий год простаивает: ни студентов, ни лаборантов НИИ в подшефные фермерские хозяйства не выгонишь. А вы про непорядочные государственные идеи рассуждаете. Рассуждайте про порядочные. Вы теперь лицо официальное. А рассуждения про непорядочные оставьте интеллигентам. Им все равно ничем иным заняться не получается.
– Да, Грех Командармович, я же только…
– А если вы желаете возглавить какую непорядочную государственную идею, так вы не переживайте: мы вас представим, как нужно. В лучшем виде: деспотом и самодуром.
Отовсюду раздался гул неодобрения и даже свист. Что-то с громким звоном ударило Сергею в каску, сбросив ее с головы. По полу окопа запрыгало яблоко. По брустверу прощелкали несколько апельсинов.
– Но я не деспот! И не самодур! – выкрикнул Сергей, съеживаясь и судорожно застегивая ремешок каски под подбородком. – Я как раз против самодурства и прочих перегибов!
– Ну, хватит! Хватит! Достаточно! – Премьер-министр поднял руку, призывая членов Кабинета успокоиться. – Ишь, расшалились… Что там у нас дальше на повестке дня, Генрих Панихидович?
Генрих Панихидович выполнял при Премьер-министре роль секретаря и ординарца. В дальнейшем Сергею неоднократно пришлось наблюдать, как Генрих Панихидович, юркий молодой человек, доставлял ползком, подобно связному на передовой, записки от Премьера к окопчикам отдельных министров. При этом остальные министры, не жалея фруктов, как могли, препятствовали его передвижениям.
В ответ на просьбу Премьера Генрих Панихидович откашлялся, поправил каску, огляделся в явном ожидании подвоха со стороны засевших в окопах хулиганов и, уткнувшись в разложенные сбоку от Греха Командармовича бумаги, зачитал:
– «Рассмотрение целесообразности направления в Парламент проекта закона, известного как «Дефект бабочки»». Если в двух словах, закон голосит, что взмах плавника сельди не способен вызвать цунами в противоположной части мирового океана.
– А ведь хороший закон, – одобрительно подметил Премьер-министр. – Надо принимать. Вы как думаете, Сергей Николаевич?
– А что, если мы его не примем, он не будет действовать? Он же как бы закон природы…