Давая всем своим видом понять, что все в порядке – койку он не заметил, а если и заметил, она ему совсем не мешает, – Сережка уверенно шагнул к столам.
– Сергей Николаевич, вам не сюда. Ваше место вот.
От слов Захарова Сережка замер.
– Не сюда?
– Нет.
– А разве я не… не за компьютером буду работать?
– Не за компьютером. В компьютере, – чтобы смысл его слов правильно дошел до собеседника, Захаров подчеркнуто нажал на предлог.
– К-… как… в компьютере? – смысл слов Захарова до Сережки дошел, но породил лишь новые вопросы. – Ой, вы знаете, я вообще-то в технике ничего не понимаю. Я не разберусь.
– Там, – Захаров устало подчеркнул и это слово, – разберетесь. Обязательно разберетесь. Прошу!
Директор строго указал в сторону койки.
«Что здесь творится-то?» – от предчувствия недоброго у Сережки в груди, между горлом и животом, образовалась бездна щемящей пустоты.
– Да будет вам компьютер. Чего побледнели-то, словно у вас любимую игрушку отобрали? Такой компьютер будет – закачаетесь!
Захаров призывно шевельнул бровями, и тотчас один из служащих выкатил скрывавшийся до этой минуты за прочими аппаратами огромный механизм, напоминающий собой рукотворного осьминога. Вместо щупалец у него были тонкие, заканчивающиеся присосками шланги. При этом механизм был не только осьминогом, но и осьмиглазом: черное тело чудища глядело на Сережку почти десятком экранчиков, на которых замерли металлические стрелки и несколько электронных нулей.
Мрачный вид механизма и особенно нацелившиеся на него щупальца вызывали несвоевременные ассоциации с фильмом «Матрица».
«Круто, конечно… – подумалось Сережке, – но лучше все это в кино и наблюдать, но ни в коем случае самому не участвовать».
Тем временем другой служащий почти по-дружески подталкивал совсем сникшего Сережку к койке.
– П-… проверить мое здоровье х-… хотите? – упавшим голосом пролепетал Сережка.
– И это тоже. По самой игре у вас вопросы есть? Думаю, представление о ней достаточное?
– В общих чертах, да.
Сережка отметил про себя, что в целом не соврал: представление об игре у него было действительно общее, причем, настолько общее, что более общим оно быть просто не могло. Это был эталон общего представления.
«Нехорошо врать. Ой, нехорошо!»
Сережка готов был театрально рвать на себе волосы, но нельзя было выдавать себя. Нельзя. Оставалось только врать дальше.
– Вот и прекрасно! – заключил Захаров. – Времени на подробный инструктаж все равно нет.
– Скажите, а как-нибудь без этой машины можно? Я чувствую себя отлично, и, уверяю вас, ничего проверять у меня не нужно.
– Слушайте, вы ведете себя, как ребенок у зубного!
– Ну, и пусть как ребенок! – огрызнулся Сережка, к этому моменту уже уложенный на койку. – Интересно, как бы вы себя вели на моем месте? Как вел бы себя на моем месте любой из ваших работников? И объяснять ведь ничего не объясняете. А распоряжаетесь мною, будто своим гардеробом.
Захаров выжидательно поглядел на одного из сотрудников – обильно лысеющего, скелетообразного почти старика, который был старше Захарова лет на двадцать, и которого тот пренебрежительно называл просто Лешей. Пока между Захаровым и Сережкой велся диалог, цепкие и умелые руки Леши успели облачить президента в излишне теплый для лета спортивный костюм и подладить под куртку и на голову Сережки целый пучок из щупалец чудовища.
Вняв немому призыву начальника, Леша печальным, почти траурным голосом пояснил:
– Это один из прототипов виртуальных машин, Сергей Николаевич. Благодаря им отпадает необходимость в традиционном интерфейсе между человеком и виртуальными мирами. То есть в компьютере в том виде, в котором он известен публике, потребности больше нет. Но поскольку это прототип, то, соответственно, экземпляр он штучный и до внедрения в массовое производство требует проведения испытаний. А случай выступать в качестве испытателя выпал именно вам. В документе, под которым вы при регистрации поставили галочку, много что объясняется. Но сам документ вы, конечно, не читали.
– Не читал. Знаете, мне подумалось, что особыми художественными достоинствами ваше Соглашение вряд ли обладает и не стоит того, чтобы тратить на него время.