– Художественными – нет. Просветительскими же – вполне.
Говорил Леша мягко, даже ласково, что не мешало его словам, принимая во внимание обстоятельства, звучать издевательски.
– Ну, хорошо, – сдался Сережка, – полежу тут у вас денек. Может, два. Сколько эти ваши испытания займут времени?
– О, не один год! – Захаров вновь заулыбался. – Года три-четыре. Вы не волнуйтесь: современное состояние медицины позволяет поддерживать функции организма в состоянии полу-анабиоза в течение и гораздо более продолжительного срока!
– К-… какого анабиоза?!
– Я же говорю: полу-анабиоза. Полу. Все функции организма сохраняются, но сильно замедляются. Кроме мозговой.
– А мозговая функция совсем не сохраняется?!
– Наоборот, не замедляется. Сознание останется ясным. На вашем здоровье все это, уверяю вас, никак не отразится.
– Нет. Ну, подождите! – взмолился Сережка, пытаясь сорвать с себя щупальца, которые, казалось, уже срослись присосками с его собственным телом. – Почему сразу на несколько лет? Кому это нужно? Давайте начнем с недельки, а?
– Сергей Николаевич, дорогой, – Захаров присел к Сережке и обнял его за плечи, прекратив тем самым всякие трепыхания, – и недельку, и месяц, и даже год уже позади. Пройденные этапы. Вы поймите, мы не состояние полу-анабиоза здесь испытываем, а будущий образ жизни всего человечества! Ваша слава затмит славу таких первооткрывателей как Колумб и Гагарин! Благодаря нашей технологии человеку больше не придется страдать в этом «лучшем из миров», не оправдывающем свое название и на четверть процента. Мы подарим ему новый мир. Будущее человечества – не в каких-то там обитаемых мирах у черта на куличиках, куда добираться тысячу лет. Будущее человечества здесь! – Захаров похлопал панель металлического осьминога, отчего тот радостно булькнул в ответ. – Здесь столько обитаемых миров, что их число ограничено лишь нашим собственным воображением. К будущему мы готовы. Дело за малым – практическими испытаниями в течение нескольких лет. Будущее уже за ближайшим углом! Осталось лишь сделать несколько шагов и дойти до него! Так давайте пройдем эти несколько шагов вместе, а?
– Это все немыслимо интересно, но все-таки не могу, – Сережка нерешительно извивался под рукой Захарова. – У меня квартира. За нее платить надо. Да еще кошка у меня. Это затруднительно.
– Квартплату мы берем на себя.
– А…
– А когда вернетесь, найдете все таким, каким оставили сегодня.
– А…
– А до тех пор вас ждет увлекательнейшее приключение, о котором, уверяю вас, вы будете с ностальгией вспоминать всю свою жизнь.
– Господи… Послушайте, мне ведь, наверное, в командировки придется часто ездить. А я, понимаете, летать боюсь. Все-таки я для вас далеко не лучший кандидат.
– Летать никуда не надо. К тому же виртуальные самолеты не падают, не беспокойтесь.
Сережка с удовольствием уперся бы рогом, но присутствие в комнате нескольких мужчин, его опасений не разделявших, указывало на тщетность такой тактики.
«Побьют», – не без резона мысленно поморщился он.
– Короче, если настоящих противопоказаний и причин отказаться от работы, на которую вы осознанно шли, у вас нет, больше нам голову не морочьте, Сергей Николаевич! Раньше надо было думать. Рань-ше! А теперь ни у вас, ни у нас обратной дороги нет. Так, запускаемся! – Захаров обернулся к остальным присутствующим, давая понять, что рассматривает Сережку в качестве статиста и мнением его более не интересуется. – У нас по расписанию через три часа церемония вступления Президента в должность. Начали уже, начали!
Отвечал Захаров все неохотнее. Было заметно, что вступать в спор, убеждать, взвешивать, сомневаться в его планы не входило. Последними словами Захарова, которые Сергей помнил, были:
– Я вот думаю: может, ему всего и не надо знать? Я имею в виду, знать заранее.
Дальше все было, как в тумане. Просьбы. Мольбы. Угрозы. Угрожал он. Угрожали ему. Разве что до драки не дошло. А лучше бы, наверное, дошло. Они бы вышвырнули его, и на этом бы все и закончилось. Конечно, наверняка, маялся бы сейчас дома, все так же без работы, без перспектив, без интереса с чьей бы то ни было стороны. Но лучше уж так, чем как сейчас: сознанием-то он здесь, а где его тело? Где вообще гарантии, что оно еще живо? Что какой-то ниточкой, каким-то чудом сознание с телом еще соединено?