Да, в этой пьесе Владимир Сергеевич Володин из несколько сентиментально-слащавой роли сумел слепить запоминающийся образ еврея-колхозника, трогательного в своем горе, мудрого в своих встречах с враждебно настроенными соседями и гомерически смешного в домашнем быту.
Весной 1941 года приехали из Харькова автор романа и пьесы «Свадьба в Малиновке» Леонид Юхвид и композитор Алексей Рябов. Они привезли новую оперетту — «Когда двое ссорятся». Профессор и его коллектив у порога важного открытия: они работают над проблемой искусственного дождевания посредством конденсации влаги в атмосфере.
Мы с Юхвидом съездили в Тимирязевскую академию; там принявший нас профессор был очень удивлен, узнав, что мы, опереточные деятели, интересуемся дождеванием; но когда мы рассказали ему о причине нашей временной «научности», профессор рассмеялся и прочел нам очень интересный доклад, да еще снабдил несколькими книжками и на прощание дал списочек того, что еще надо прочитать. Списочек был такой, что, прочитав его, мы, вероятно, бросили бы оперетту и стали бы учеными-мелиораторами…
Прослушав объяснения профессора и прочитав несколько книжек, мы, конечно, еще не смогли бы бороться с засухой или конкурировать с Ильей-пророком в деле распределения осадков на территории Советского Союза, но, во всяком случае, колхозники и агрономы, попав на наш спектакль, уже не стали бы называть наших профессоров и полеводов неучами.
Вот уже шесть недель мы работали над пьесой; прошел май, кончался июнь, нам казалось, что пьеса, хотя и легкая комедия, хотя и оперетта, но обретает какую-то нужность, какую-то значительность. Но…
Двадцать второе июня… Война…
И сразу и тема, и персонажи, и разговоры в пьесе — все оказалось мелким, ненужным, отсталым: не может театр в первой постановке военных дней пройти мимо военной темы. И стали мы думать, как повернуть пьесу, как использовать хоть часть написанного. И когда уже стало вырисовываться новое развитие сюжета, Юхвид пришел ко мне домой и сказал:
— Я — коммунист и должен быть в своей организации, среди харьковских товарищей. Я уезжаю и оставляю вам нашу пьесу…
— Как — нашу?
— Да-да. Нашу с вами пьесу — в ней много вашего, а будет еще больше. Ваш долг теперь без меня закончить и скорее поставить в театре эту пьесу, ведь в ней мы попытались показать жизнь народа в первые дни войны.
В течение двух недель я почти не показывался в театре и принес уже не «Когда двое ссорятся», а «Ночь в июне», как назвал пьесу Юхвид.
Конечно, сказалась и разница двух авторских почерков, и кое-где заметны были сюжетные «швы» — результат спешки, но хоть не стыдно было репетировать легкое, «опереточное» в серьезнейшей обстановке первых военных дней. А репетировали мы действительно в странной, совсем необычной обстановке. Готовили мы спектакль в Зеркальном театре сада «Эрмитаж».
…Вот с трудом, общими усилиями устанавливается на репетиции веселая комедийная обстановка (а без нее никакими режиссерскими ухищрениями не создашь комедии), вот уже Володин и Аникеев перешучивают друг друга, вот Лазарева ускоряет темп своей пляски, и вдруг… воздушная тревога. Все выбегают в сад, смотрят, как высоко-высоко в небе летит подлый враг, и все наивно удивляются: почему же его не сбивают? Потом самолет исчезает, и репетиция продолжается…
Но вот опять всех вызывают в сад: актеры, хор, балет, оркестранты, рабочие и дирекция становятся по ранжиру — идет всевобуч. Ужасное положение у режиссера: и всевобуч срывать нельзя, и премьеру сорвать невозможно!.. И я начинаю дипломатические переговоры с инструктором, отвоевываю двух-трех актеров и концертмейстера, и репетиция продолжается!
Потом мы почти все поголовно записываемся в народное ополчение и в ожидании мобилизации репетируем кое-как.
Но нам говорят: «Продолжайте свое дело — и оно важно для войны». И репетиции опять становятся полнокровными, правда, с опозданиями: ночи тревожные, иногда бессонные.
И я стал после репетиций уезжать на дачу к Владимиру Сергеевичу Володину, за шестьдесят километров от Москвы, но и там было не намного спокойнее; именно там немецкие летчики, которых отгоняли от Москвы, делали разворот для второго и третьего заходов, пытаясь сбросить на столицу свой груз, и казалось, что именно над твоей кроватью самолет мерзко визжит и вот-вот плюнет бомбой.
Так, работая урывками, мы выпустили спектакль. Это был первый в Москве театральный отклик на тему Великой Отечественной войны. И когда во время спектакля объявляли воздушную тревогу и всем полагалось перейти в убежище, публика постоянно кричала: