Но, позвольте, закричите вы, это уже из области общей культуры, необходимой не только артистам эстрады, но и профессорам и дворникам, и атомщикам и маникюршам! И все это не очень новые истины, и они вовсе не объясняют разницы между синтетическим актером и синтетическим человеком!
Хорошо, не буду теоретизировать, а приведу конкретные примеры: артисты театра оперетты должны уметь говорить, петь и танцевать, и за эти умения про них говорят, что они синтетические артисты, но еще не синтетические человеки. А вот (предупреждаю, примерами будут люди-гиганты…) эпоха Возрождения. Верроккьо — живописец, ваятель, ювелир и музыкант; его ученик, Леонардо да Винчи, — тоже; к тому же инженер. А Микеланджело Буонарроти?.. Умений этого человека не перечислить: гениальный живописец, скульптор и архитектор, он знал и писал о полете птиц, по вопросам физики, геометрии, механики, астрономии, ботаники…
Так что, проворчите вы, вы хотите, чтобы и наши конферансье в концертах о полете птиц и о ботанике бубнили?
Нет, конечно, нет! А мы поищем синтетических людей среди обыкновенных смертных, в данном случае — артистов. Итак, прямо с Олимпа да на эстраду!
Кто такой кукольник? Бродячий или оседлый развлекатель детей (и иногда взрослых). Артист за ширмой. Узкий специалист, отгороженный этой ширмой от остального мира. Но… Всегда ли узкий и всегда ли отгороженный? Нет, бывают исключения, поговорим об одном из них.
Недавно кукольник Сергей Владимирович Образцов пригласил меня на свой концерт. Поехали мы на огромнейший завод с небольшим клубным залом. Аудитория — руководство, инженеры, рабочие, машинистки, уборщицы. Все люди взрослые, не кукольного возраста, а как смотрели и слушали этого узкого специалиста! Два часа его одного!
А почему? Потому что Образцов — артист высокой квалификации в своей узкой профессии и синтетический человек вообще и в искусстве в частности: он певец, актер, создатель театра и режиссер в нем, педагог, сценарист, писатель, живописец и (что моему сердцу особенно приятно) конферансье — синтетический человек! И все это, как говорится, по большому счету, профессионально во всем!
«Он химик, он ботаник, князь Федор, мой племянник», — с негодованием и огорчением говорит княгиня в «Горе от ума». Но времена нынче не те, и, если у вас есть племянник, студент химфака, участник самодеятельности, вы с гордостью говорите: «Он химик, он эстрадник, наш Федор, мой племянник!»
Ну хорошо, говорите вы, Образцов действительно талантливый артист, режиссер, художник и т. д. — все это мы видели, но почему вы произвели его в конферансье? Где и когда он конферировал? Что-то не слышно было…
Вернемся на тот завод, куда я ездил с Сергеем Владимировичем. Я сказал, что его там слушали два часа, а согласитесь, что слушать два часа кукольные песни даже в самом лучшем исполнении — удовольствие утомительное, но Образцов и не заставлял публику вздыхать, зевать и ждать, когда же это кончится, — из этих двух часов не больше тридцати-сорока минут ушло на песни за ширмой, а полтора часа актер Образцов стоял перед ширмой на авансцене и разговаривал с публикой (может быть, говорил он один, но нам казалось, что шла беседа). Начал он вечер с рассказа о том, «как дошел он до жизни такой». Но он же не знаменитый ученый, не прославленный космонавт, и какое нам дело до папы, мамы, вообще до детства кукольника? Давайте, товарищ артист, песни, басни, чтобы нам посмеяться!
Нет, Образцов поступал так, как он находил нужным, потому что он был хозяином вечера. А кто хозяин вечера на сцене? Конечно, — и мы уже говорили об этом — конферансье.
Конферансье Образцов говорил в этом концерте не вообще интересные вещи, но именно то, что необходимо этому вечеру, и все было пронизано благородным образцовским юмором. Казалось бы, вечер состоит из песен, значит, нужен кто-то, объясняющий песни, называющий композиторов и авторов стихов. А оказывается — Образцов сам себе конферансье. И зритель (в данном случае заводской) с первых слов симпатизирует этому конферансье, а потом и любит его, «как дай вам бог любимым быть другим»! Ни одной подчеркнутой остроты «на зрителя», ни одного замшелого анекдота, а люди все время улыбаются. И хотя разговор идет «не деловой», о детстве, о музыкальных родителях, о тяге мальчика Сережи к искусству, зал все чаще и чаще взрывается смехом, уютным, я бы сказал, умным смехом. А артист не ждет, пока смех утихнет, не делает паузы с намеком: «здесь, товарищи, не мешало бы поаплодировать», — наоборот, чуть убыстряет темп, не мешайте, мол, говорить.