Мне кажется, что нельзя надеяться, что «просто хорошие» сами себе придумают просто хорошие репризы, сценки, «подачи», нет, надо все это дать им! Ведь куплеты, монологи, вступительные слова заказывают писателям, в драме никому и в голову не придет требовать, чтобы актер сам себе написал хоть самую маленькую реплику, от певцов не ждут их собственных арий и песен, а «просто хорошие» конферансье — беспризорники и поэтому безрепертуарники и превращаются в «просто плохих»… Так заказывайте, товарищи, отвечающие за репертуар, писателям-юмористам шутки о танцах, сценки о певцах, «подачи» о фокусниках; закажите их побольше и раздавайте конферансье. Не большая беда, если одна и та же шутка окажется у двух или трех, ведь куплеты, монологи они друг у друга вору… простите, заимствуют, так пусть и сценки и подачи заимствуют! А если заготовите очень много, так и «вороимствовать» не будут! И, конечно, каждый способный конферансье сумеет, чуть-чуть изменив заготовленную шутку, приспособить ее именно к данному артисту, к его выступлению. Честное слово, это не так уж трудно!
И это не мечты, не нечто недостижимое, нет! Недавно меня пригласили на «разговор конферансье между собой», и если бы все, о чем они говорили, действительно стало если не обязательным, то хотя бы рекомендуемым нашим конферансье-трафаретчикам, — жанр «ведения концерта» возродился бы. Умный, находчивый и, самое главное, ищущий и находящий Олег Милявский (бесспорно лучший на нашей сегодняшней эстраде конферансье) сделал не доклад, не сообщение, а просто показал нам, как, по его мнению, надо вести концерт.
— Очень трудно, — сказал он, — продемонстрировать это, не имея за спиной участников концерта.
И тогда экспромтом на эстрадку этой комнаты вышла Елизавета Ауэрбах, хорошо знакомый нам автор и исполнитель своих «картинок из жизни». Она предложила себя в качестве нескольких участников концерта, изнывающих за кулисами, погибающих под ливнем репертуара конферансье. И вот они вдвоем сымпровизировали целый концерт: она несколько раз выступала, а он конферировал. Выпуская ее, он говорил заранее написанные шутки и серьезные вещи, но все они были так повернуты, так приспособлены, что казались навеянными тем, что рассказала Ауэрбах, или введением в то, что она сейчас расскажет. И что же? Не только я, но и все сидевшие в этой комнате почувствовали себя как бы соучастниками этого концерта, в котором каждый артист и уж, конечно, конферансье был не случайным человеком, а необходимой и неотделимой частью этого концерта-спектакля. И я не спрашивал Елизавету Борисовну, удобно ли ей было, когда она выходила на очередное «выступление» и когда она уходила после него. У нее был какой-то радостный вид — конферансье вовлек в ее творчество зрителей, и хотя это были ее товарищи, для которых ни Ауэрбах, ни ее рассказы не были новинкой, но при новой «подаче», под новым «соусом» Милявского все как-то преобразилось, стало ироничней и тем самым интересней. Казалось, в концерте участвуют многие, а ведь говорили только Ауэрбах и Милявский!
Если мы этого когда-нибудь добьемся, тогда наконец можно будет перестать ругать наших конферансье. Ведь ругают-то не со зла, а с желанием помочь, заставить призадуматься. А если просто ругать, так он и обруганный будет делать все то же!
А почему? Притерпелся? Или, может быть, эта ругань ему нравится, нервы щекочет? Или старинный взгляд работает: пусть ругают, лишь бы не молчали? Нет! Дело в том, что виноваты не только он, злосчастный конферансье, и его авторы, нет! Повернемся к чуть вышестоящим. Кто рекомендует или не одобряет репертуар конферансье? Директора филармоний, их замы, начальники отделов и, страшно сказать, администраторы. А много ли у нас знающих и глубоко понимающих эстраду директоров, худруков, завотделами? Это часто образованные люди, бывшие режиссеры, актеры и директора драматических или оперных театров, но это почти всегда люди, очень мало смыслящие и плохо разбирающиеся в делах эстрады, Эстрады с большой буквы; в театре им не повезло, а до пенсии осталось год или два, вот и идут «дослуживать» на многострадальной эстраде… И командуют, не зная как и не зная кем, а главное, не любя ее, эту эстраду…
А из-за этого артисты, режиссеры, писатели, раньше работавшие на эстраде, бегут от нее, зарок дают не работать с эстрадными организациями. Потому что наталкиваются или на замораживающее равнодушие, или на раздражающее неумение, или нежелание уважительно разговаривать…
Я уже рассказал о том, что в 1958 году М. Миронова, А. Менакер, Л. Миров, М. Новицкий, я и молодежь играли водевиль Коростылева «Переодетый жених». Когда наши спектакли закончились, некто из эстрадного начальства предложил мне, указав на одного из молодых актеров, пришедших к нам из самодеятельности: