Выбрать главу

В момент наивысшего драматического напряжения, когда муж гнался за женой, чтобы убить ее, он «нечаянно» опрокидывал лампу, и зал и сцена погружались в кромешную тьму, в которой актеры переругивались шепотом, пока не раздавался радостный крик монтера: «Есть! Включил!» Свет вспыхивал, и муж бросал жену на колени перед огромным портретом со словами:

Ну, прахом дедушки клянись, Что ты меня не дразнишь ложью!

Жена отвечала:

Клянусь! О дед мой, заступись И вымоли мне милость божью!

И тут раздавался голос из задних рядов партера:

— Послушайте, это же бабушка!

И действительно, портрет дедушки был на противоположной стене, куда актер и волочил свою партнершу. И опять вопил про дедушку.

Не буду рассказывать обо всех недоразумениях, кроме еще одного, из-за которого я затеял этот рассказ.

В своем вступительном слове я предупреждал зрителей, что роль пьяного сына играет непьющий актер, а поскольку такому человеку трудно проникнуться психологией пьяницы, я ему перед спектаклем дал рюмочку водки.

И вот наступает момент, когда на сцену входит мой подвыпивший актер. Он в камзоле, в коротких штанишках из голубого шелка (панталон-галан) и в пудреном парике. Начинается трагическая сцена (в который раз!): отец, не зная, его ли это сын, ищет в лице юноши свои черты, выпытывает у него, считает ли тот его своим отцом, но мой актер опьянел и лыка не вяжет. Он трижды пытается читать свои стихи и смешно перевирает их.

Я, несчастный автор, поддерживаю его и тихонько, злым шепотом подсказываю текст. И тогда сын срывает с головы парик и бросает его мне в лицо со словами: «Сам писал эти бессмысленные стихи, сам и читай» — и уходит через зал, жалуясь публике на меня. Положение безвыходное… Я вне себя. Бегу за кулисы, возвращаюсь и, едва переводя дыхание, докладываю зрителям:

— Чтобы хоть как-нибудь закончить пьесу, я попросил одного из свободных актеров дочитать по пьесе роль сына до конца.

И вот из-за кулис появляется громоздкая фигура. Это Владимир Николаевич Давыдов в русском чиновничьем мундире.

Лицо у него самое смущенное, какое только может быть, на голове кое-как напяленный белый парик, в руке — роль, другой он ищет по карманам очки; не найдя, нагибается к рампе и, вытянув руку, пытается читать роль. Но получается что-то еще более нелепое, бессвязное, чем у пьяного… И Дед со словами: «Что ж ты мне, батюшка, такое подсунул, что сам черт не разберет…» — безнадежно разводит руками, обращается к публике: «Простите, как-нибудь в другой раз…» — кланяется и уходит.

После этого трудно было овладеть вниманием зрительного зала; но так как опять пошли смешные недоразумения, пьеса благополучно закончилась, были аплодисменты, поздравления, букеты и прочее.

Надо сказать, что на эту «роль», на это выступление я никогда в жизни не позволил бы себе приглашать Давыдова, я и заикнуться об этом не посмел бы, но он смотрел репетицию, хохотал до слез и, увидав, что у актера это место получается не смешно, извинился перед ним и предложил:

— Алеша, дай-ка я это сыграю.

Я даже немножко испугался.

— Что ты, Дед…

Но он настоял — и играл.

И вот теперь я расскажу вам нечто интересное из жизни и обычаев старых актеров.

Когда бенефисный спектакль окончился, Дед пришел ко мне в комнату, поздравил меня, мы расцеловались, он пожал мне руку, и в руке что-то осталось. Ну, значит, Дед принес подарочек. Я поблагодарил, и он пошел разгримировываться и переодеваться.

Разжал кулак — сто пятьдесят рублей… Обидно мне стало… Стыдно. Как? Деньги? Мне? Что делать? Всякому другому я наговорил бы дерзостей. Но Дед… Тут не надерзишь.

Я зашел к нему в уборную.

— Еще раз спасибо, Владимир Николаевич, за ваше участие в моем бенефисе и в моей пьесе (сказал я елико возможно официальнее), это и так много больше, чем я смел рассчитывать, а подарок… Не нужно.

Положил деньги на стол и быстро вышел.

На следующий день, придя в театр, я не зашел к Деду поздороваться. И Магомет пошел к горе. В антракте является Дед. Сама невинность, само непонимание.

— Чевой-то ты вчера деньги подбросил?

— Владимир Николаевич, — сказал я, очень-очень волнуясь. — Я не нищий… Если вы хотели оказать мне внимание, могли купить что-нибудь, а вы…

— Постой-постой. Я и хотел купить тебе что-нибудь на память, да не успел, вот ты и купи что хочешь.