Роль конферансье я разделил на две: сам я играл старого застенчивого провизора, которого крутогорская «общественность», иначе говоря дамы-благотворительницы, уговорила, как представителя местной интеллигенции, взять на себя ведение концерта. И ему неловко: солидный аптекарь — и вдруг в таком легкомысленном положении… Он выходит на сцену, здоровается, просит извинить, не он виноват.
— Дамы! Разве им откажешь?! Здравствуйте! — говорил он кому-то в партере. — Как одеколон? Хорош? А вы не хотели брать! О, и вы тут? Как ребеночек? Помогло слабительное? Здравствуйте, легче от пирамидона? Ну и слава богу! Здравствуйте, заходите завтра, получено патентованное средство от влажности рук…
Начав так благотворительный вечер, он в дальнейшем ведет программу. Но нужно же и за кулисами быть: выпускать артистов, устанавливать порядок, и вот для этой цели была придумана вторая роль — конферансье-помощник — это энтузиаст искусства гимназист Сенька. Роль эту, мальчишки лет четырнадцати, хлопотуна, гордого своим выступлением на сцене, играл молодой актер Аркадий Бойтлер. Физиономия у него была на радость зрителям: когда на его наивном, в общем некрасивом лице появлялась улыбка, нельзя было не улыбнуться, а когда он смеялся, это был Гуинплен, «человек, который смеется», и весь зал хохотал.
Разговаривал он на сцене не так уж хорошо, и я сделал его роль мимической. Перед каждым номером концерта он выбегал на сцену советоваться с «шефом», подходил ко мне и, убедительно жестикулируя, шептал на уход, спорил, доказывал. Я подавал реплики-вопросы вслух: «Ну и что? Зачем?» А он все беззвучно шептал, потом поворачивался к публике, на его курносом лице появлялась застенчивая извиняющаяся улыбка — и он становился любимцем всего зала.
Был еще один смешной персонаж в пьеске — аккомпаниаторша. Так как я изображал фармацевта, то и для нее придумал родственную профессию: она была акушеркой. Старая, близорукая, облезлая, она с трудом разбирала ноты, уткнувшись в них носом и теряя очки. И когда на сцене появлялся очередной артист, я всякий раз обращался к своему молодому помощнику: «Сенька, позови акушерку!» Она выходила на сцену мелкими шажками, с озабоченным видом, с акушерской сумкой в руках, и всякий раз общий смех встречал ее и шедшего за ней Сеньку с его широченной улыбкой. И все время в туалете ее обнаруживался непорядок, который она тут же на сцене с моей и Сенькиной помощью устраняла… до следующего выхода.
Еще несколько слов о Бойтлере. Хорошо молчал он не только в этой роли, большой успех у зрителей имела его мимическая сценка «Утренний туалет дамы». Конечно, сегодня, после того как мы видели замечательного мима Марселя Марсо, этим не удивишь. Но тогда это было новинкой. Так как нельзя было часто повторять одну и ту же сценку, мы стали придумывать другие, например, кто как смотрит спектакль. Аркадий показывал и чопорного барина из партера, и купца из амфитеатра, и развеселого галерочника, который тут же за спиной соседа выпивал и закусывал.
Когда наша с Аркадием фантазия исчерпалась, я однажды предложил зрителям самим придумать сюжет для мимической сценки. Сперва ответом было общее молчание, а потом раздался голос:
— Пусть покажет, как едят фрукты.
И моментально в руках у Бойтлера как бы оказалась тарелка, с которой он стал брать и есть воображаемые ягоды и фрукты. Это было настолько пластично и выразительно, что после каждого «объекта» публика, узнавая, кричала: «Смородина! Арбуз! Вишни! Яблоко!!» — разногласий не было. И стало это у нас традицией: Бойтлер показывал какую-нибудь уже игранную сценку, а после этого выполнял заказы из зала. Зрителей восхищало и удивляло, как все это создавалось у них на глазах, без подготовки, без репетиций.
Однажды кто-то закричал: «А пусть он вас покажет, Алексеева!» Все рассмеялись, Аркадий пристально поглядел на меня в течение нескольких секунд, как будто примеривался, потом отвернулся и… стал мною! Походка, жест, улыбка — все мое! Даже нос, который у меня вдвое больше Аркадьиного, стал моим носом!
Теперь несколько слов о Юлии Бекефи. Прекрасная, темпераментная характерная танцовщица, особенно эффектно исполнявшая испанские танцы, она и раньше разъезжала по городам и выступала… в кафешантанах. Специально концертных площадок тогда не было, в театрах миниатюр сцены были обыкновенно маленькими, и вот ей, первоклассной балерине, скромнейшей девушке, приходилось выступать в обстановке, оскорблявшей ее и как артистку и как женщину. Правда, для нее, как для «аттракциона», шантанные заправилы допускали исключение — разрешали жить на частной квартире, и мама с дядей каждый вечер привозили ее в шантан незадолго до выступления и увозили сейчас же после него. И все же работа эта была для нее мучительной.