Пошел он однажды со своей женой в глазную лечебницу — что-то в глаз попало. Приходят. Регистраторша не хочет слушать: больница в одном районе, а глаз из другого, через дорогу! И упрямая попалась — ни доводы, ни мольбы не действуют.
— Где ваш главврач? — спрашивает Хенкин.
— У себя в кабинете, но у него совещание.
— Как имя-отчество?
— Федор Дмитриевич.
Владимир Яковлевич поднимается по лестнице, входит в кабинет, где действительно идет совещание, и с возмущением в голосе, на полном темпераменте обращается к председателю совещания:
— Федор! Что же это у тебя делается?!
Пауза… Потом кто-то робко:
— Кажется, товарищ Хенкин?
И второй голос, уже смело:
— Владимир Яковлевич?
Ну, затем последовал смех, и, конечно, глаз был промыт!
Что же это? Назойливость? Развязность? Нет. Это полная уверенность народного артиста в любви народной. Хенкин пришел! На вечеринку, на концерт ли, в магазин, или на серьезное заседание — Хенкин пришел, значит, ворвалась радость! Ворвался оптимизм!
Как тут не вспомнить слова врача-клинициста XVII века Сиденгема:
«Прибытие паяца в город значит для здоровья жителей гораздо больше, чем десятки мулов, нагруженных лекарствами».
И если некоторым Владимир Яковлевич доставал лекарства и путевки, то всем-всем, с кем он общался непосредственно или через рампу, — всем он доставлял бодрость, жизнерадостность и в неограниченном количестве смех. Радостный смех! Целительный смех!
Из-за этого целительного смеха я не мог выпускать его в концертах, когда ему было удобно. После кого ему идти на сцену — это не важно, а вот кому после него — очень важно: трудно зрительному залу сразу отойти от Хенкина и перейти к Шопену, Глиэру, Алябьеву; он уже уехал на следующий концерт, а зрители все еще делятся впечатлениями, подхохатывают…
А ведь как важно построение концерта — что после чего.
Помню, торжественное заседание и торжественный концерт, первоклассный, но несколько однообразный: скрипач, чтец, оперный певец, танцоры, и все классика. И я соответственно веду концерт сдержанно, чуть улыбчато и чувствую, становится скучновато… Значит, сейчас нужно что-нибудь более земное. Но как перейти?.. И я начинаю:
— Я был на вашем заседании — торжественно, и концерт тоже торжественный, классический, но, честно говоря, мне кажется, настал момент, когда вам надо чуть отвлечься, чуть-чуть улыбнуться и чуть-чуть-чуть засмеяться… Поэтому я сейчас выпущу… Минутку!..
Ухожу за кулисы, а там на выходе… классика! Виолончелист! Я наскоро объясняю ему, почему должен на несколько минут отодвинуть его выступление, и снова выхожу.
— Так вот, чтобы вам отвлечься не чуть, улыбнуться не чуть-чуть и засмеяться не чуть-чуть-чуть, я сейчас выпущу… нет… (кричу) я напущу на вас Владимира Хенкина!!
И немного притомившиеся доктора, профессора и кандидаты встретили выбежавшего Володю радостными аплодисментами.
А пока он читал, я трудился за кулисами — перестраивал программу: теперь уже виолончелист требовал, чтобы я его отодвинул, и был абсолютно прав!
Меня не было на похоронах Володи… Но если бы я был, я не сказал бы печальной надгробной речи. Нет, про Хенкина невозможно долго говорить печально.
Я рассказал бы, как он, уже старик, на юбилее знакомого доктора, для того чтобы что-то сказать мне, перешел с одного конца стола на другой… под столом!
Я рассказал бы, как он в Баку жил в шантане!
Я рассказал бы, как у себя на даче он переодевался, чтобы его не узнали, и крался тайком в лес на грибные места!
Я вспоминал бы десятки, сотни маленьких и больших смешных историй и постарался бы весело, по-хенкински рассказать о том, как этот талант и жизнелюб помогал людям жить, работать и отдыхать.
Вот что мне хотелось рассказать не знавшим Хенкина и напомнить знавшим. Может быть, слишком длинно, слишком много? Нет! Больше, подробнее и, если хотите, научнее надо писать и изучать мастерство этого огромного и светлого таланта.
— Да! — сказала мне своим задушевным, взволнованным голосом Елена Митрофановна Шатрова, когда я читал ей эти строки. — Ах, как ты прав! Надо, надо про Володю!.. И про многих еще надо… Люди жизнь отдают театру, а их забывают… Это так обидно…
Вот я и продолжу рассказ о наших талантах.
ГЛАВА 11
КРИВОДЖИММИСТЫ
О некоторых из них я расскажу подробно. Но и Неверова, Иван и Михаил Зенины, Дегтярева, Латышевский, Судейкина, Гирявый, Слетов, Волков, Абрамян — все это яркие, талантливые актеры; и даже так называемые актеры второго и третьего положения — какового разделения у нас, кстати, не было — все были в стиле театра, все чувствовали и любили смех, юмор, иронию, улыбку на сцене.