Тем не менее Григорий Маркович Ярон в своей книге «О любимом жанре» пишет:
«Большой успех имела третья постановка этого сезона — «Людовик …надцатый». Думаю, что этот успех определялся главным образом сатирическим характером комедии и отличной игрой Бах, Лазаревой, Володина, Грановской, вырвавшихся наконец из плена ходульных графов и куртизанок. Да и не только премьеры — молодежь, обычно игравшая в менее «шикарных» ролях или только подыгрывавшая, на сей раз с явным удовольствием высмеивала этих «аристократов второго ранга».
Герой комедии Макар Семенович Флюс — человек многогранный, вернее, трехгранный. Первая грань — зубной врач (общественное положение! Трудовой элемент!), вторая — спекулянт мануфактурой (материальное благополучие!) и третья — романтик (для души!). Он влюблен в романы Дюма. Пудреные парики, придворные балы, менуэты заставляют его завидовать героям этих романов, а смерть на дуэли представляется ему идеалом красивой жизни. Ему настолько не нравится наша обыденность, что он даже не согласен на брак дочери только потому, что жених, инженер, не умеет фехтовать… Сам он на старости лет учится французскому языку у гувернантки своего сына, так как мечта его жизни — прочитать романы Дюма в подлиннике.
К концу первого акта Флюс засыпает, держа в одной руке книгу купли-продажи, а в другой «Ожерелье королевы». И во втором действии он во сне оказывается при дворе Людовика… Какого? Ведь их было восемнадцать! Но это не интересует Флюса, в истории он не разбирается. И пьеса называлась «Людовик …надцатый».
При дворе этого …надцатого бедняга Флюс — теперь уже «де Флюсс, придворный дантист» — претерпевает ряд злоключений. За недостаточно элегантное обращение с дамой его вызывают на дуэль, за слишком элегантное — бьют палкой. Он видит, как расфуфыренная маркиза чешет спину о косяк двери — ее заедают! Он слышит, как комендант дворца «приглашает» старого виконта в тюрьму за то, что тот позволил себе выиграть у короля в карты небольшую сумму, и тут же видит, как другой маркиз стреляется, потому что проиграл королю все свое состояние. «Я даже не уверен, что хорошо остаться при своих», — замечает «де Флюсс»… После ряда комических положений, в которые он попадает, мечта его жизни сбывается, и зубной врач становится мушкетером, но по приказу Людовика …надцатого его сажают в Бастилию…
Под непрерывный хохот зрителей шел этот акт оперетты. И с каким удовольствием Татьяна Бах — эта, казалось, прирожденная Сильва и Марица — играла две роли: старую деву, француженку-гувернантку, и во сне Флюса — королеву Франции; как Володин — в первом действии пациент Флюса, киноактер, — во втором виртуозно пародировал сластолюбца-короля; и как, доводя игру до грани буффонады, Ярон заставлял своего героя страдать при каждой придворной пакости и мечтать о возвращении на Малую Бронную; его вопль: «Малая Бронная, где ты?!» — стал популярной фразой у москвичей.
Когда Флюс в третьем действии просыпается, он уже понимает, что на московской Малой Бронной люди живут удобнее, уютнее, чище и честнее, чем в Венсенском дворце…
Спектакль, как говорят, имел прекрасную прессу. Мне, конечно, огромную радость доставили и слова, которые сказал мне лично Анатолий Васильевич Луначарский, и его статья «Эхо Октября в театре» в «Вечерней Москве» 16 мая 1928 года, где он писал:
«Драматические театры, конечно, двинулись в направлении нового социального содержания. Даже оперетта сделала несколько интересных шагов: и водевиль с пением «Женихи» и в особенности «Людовик …надцатый» — это все маленькие шажки в какую-то совершенно новую сторону, либо к чисто русской бытовой оперетте (хорошо!), либо к своего рода аристофановской музыкальной комедии (очень и очень хорошо!), на которую пока еще слабые, но все же остроумные намеки даны создателями…»
После этого спектакля меня пригласили в театр главным режиссером. И тут бы мне наслаждаться успехом пьесы у зрителей и в театре. Но судьба, проказница-шалунья, всегда подставляла мне ножку в самые неподходящие моменты: премьера была пятого мая, а седьмого я заболел скарлатиной! Подходящая болезнь для солидного главного режиссера! И повезли меня, сорокалетнего дядю, в карете скорой помощи в детское отделение Боткинской больницы, и там я семь раз умирал от семи осложнений, вплоть до острого помешательства на почве интоксикации. Главным персонажем в моем бреде был маленький человек: он днем и ночью дразнил меня то из-за занавески на стеклянной двери, то из-под стола, то из отдушины под потолком… Это был мой друг Ярон!
Однако еще в XVI веке знаменитый французский хирург Амбруаз Паре заметил, что веселые люди всегда выздоравливают. Поэтому нет ничего удивительного в том, что выздоровел и я.