Спасла меня мудрая мама Любы… Они с мужем встретили меня в палисадничке – действительно как родную. Отец Любки Григорий Ильич тоже тепло принял меня. Он воевал, был тяжело ранен, долго лежал в госпитале и вернулся домой только в 1946 году, когда роман Фадеева о молодогвардейцах уже вышел в свет.
Они провели меня в дом, посадили под портрет казнённой дочери, стали чаем поить, расспрашивать о моём житье-бытье. Никакой материнской ревности, даже намёка на ревность не было. То, что Ефросинья Мироновна так хорошо встретила, меня окрылило. Она многое мне рассказывала. Рассказала, как Люба до войны купаясь за городом на речке Каменке, однажды решила измерить глубину затопленной шахты-бездонки и с камнем на голове прыгнула в ту самую бездонку. Рассказала, как вывели Любу из стен тюрьмы и она, скинув с себя кофточку, бросила её женщинам, крикнув: “Вам ещё пригодится, носите, а мне уже не надо”, – это последние слова, которые наши люди слышали от Любы Шевцовой… Отчаянный был у неё характер. Я потом свой проверить решила и тоже полезла к шахте. Внизу озерцо под обрывом, метров десять. Стою, качаюсь. Шурф не вижу под водой. Герасимов кричит: “Не смей!” Но я шагнула. Хорошо вошла. А вода всё холоднее, сердце замерло! Выберусь или затянет… Задрыгала ногами – выплыла. Вижу, Нонна Мордюкова с обрыва с ходу за мной!
Роль Любы не была для меня трудной. Я внутренне была готова к такой работе. К тому же рядом были Сергей Аполлинариевич Герасимов и Тамара Фёдоровна Макарова, они актёров, как птенцов, держали под крылом.
И Ефросинья Мироновна поддержала меня. Она по-матерински отнеслась ко мне; когда узнала, что за мной ухаживает Сергей Бондарчук, очень переживала, как за дочку. Говорила: “Девочка моя, а он тебя не обидит? Смотри, какой он чернявый, на цыгана похож…” Даже отговаривала меня от замужества. Всё твердила: “Не ходи за него, не ходи! Знаю эту казацкую породу – любить-то он тебя любит, но от баб его отбоя не жди!”»
Из писем Инны Макаровой маме.
Июнь 1947 года. Краснодон.
…Теперь – как здесь устроились. Я живу на квартире, рядом со знаменитым парком и Домом-музеем Олега Кошевого. За квартиру платит группа. Питаемся в нашей столовой три раза в день. Очень прилично, все вместе. Дают ещё пятьсот граммов хлеба коммерческого. Потом будут дополнительные пайки. И наши отношения с Сергеем Бондарчуком обрели определённость.
Вместе
Мы жили, как птицы, которым, кроме друг друга, ничего не нужно.
Инна Макарова
Сергей решился наконец написать письмо Анне Ивановне, маме Инны.
10 июня 1947 года. Краснодон.
Анна Ивановна! Мне очень хотелось бы увидеть Вас, но сейчас, ввиду многих обстоятельств, это невозможно. Приходится прибегать к письму. При моём неумении писать письма очень трудно выразить на бумаге то, что сейчас меня волнует. Боюсь, что слова окажутся холодными, мало говорящими. При встрече надеюсь восполнить нескладность этого письма «умной» и пылкой речью. Анна Ивановна, я люблю Вашу дочь, хочу всегда быть с ней, быть её другом и мужем. Благословите и пожелайте счастья в нашей жизни и работе, трудной, большой и светлой жизни честных тружеников.
Мамочка! Я очень давно не писала, это из-за всяких переживаний. Это «послание в Сибирь» Серёжа писал фактически два дня, а «обдумывал» недели две. Писал, писал, потом порвал и написал чёрте-что. Мамочка моя родная, я очень и очень сейчас хочу Вас видеть. Вчера приехал Сергей Аполлинариевич и спросил, где мама и как она к притязаниям Сергея, а я-то что скажу?..
Анна Ивановна прислала ответ дочери.
Ах, Инна, Инна, маленькая моя, что-то ждёт тебя в жизни… Потом я смирюсь, а сейчас так мне тебя жалко, так ты ещё молода, не видела покойной, нормальной жизни. И так много тебе дано, а ты хочешь всё подарить, подчиняясь женской доле. Если мне и не удастся приехать, повидаться, то гостинчик ко дню рождения ты всё же получишь, туда едет один наш художник писать картину на тему «Молодой гвардии» – В.В. Титков. Ну, будь здорова, счастлива, целую. Мама.
Пришло письмо в Краснодон от Тамары Фёдоровны Макаровой: