И есть такая русская пословица про таких особенно удачливых людей. Говорят, что «он родился в рубашке».
Про Сергея Федоровича говорили не так. Про Сергея Федоровича говорили: «Он родился в дубленке». А дубленка по тем временам обозначала что-то вроде, скажем, собольей шубы сегодня. Почему? Потому что во времена всеобщего ужаса, страха, мучительных комплексов на тему — что делать дальше? — он жил какой— то совершенно немыслимой жизнью. В частности, где-то в начале 1950-х годов он, например, снимался в Италии у режиссера Росселлини.
А у режиссера Росселлини вторым режиссером был другой режиссер — Феллини. А Росселлини и Феллини — это величайшие фигуры мирового кинематографа. И Бондарчук у них снимался в роли какого-то русского партизана, и они его боготворили, потому что, общаясь с ним, понимали, что русские — это никакой не ужас и не русский жупел, а поразительные люди, удивительный народ, если у них такие партизаны, как Бондарчук. И эти свои, исключительно человеческие связи с самыми надежными, одаренными и лучшими кинематографистами мира Бондарчук естественным образом, совершенно для этого ничего не делая, сохранял всю жизнь.
Его очень любили, его обожали и, что самое главное, уважали. Он внушал уважение. И вот, представьте, эта салфетка с земным шаром, с облаками вовсе не помешала ему стать одним из самых тонких, трогательных, человечных режиссеров. Когда он снял «Судьбу человека», она вышла почти вместе с великой картиной «Летят журавли», все стали говорить: «Да, конечно, много хорошего сейчас снимается советского кино, но, оно все, конечно, не на уровне „Судьбы человека“». А «Судьба человека», между прочим, была его режиссерским дебютом!
Судьба человека
Судьба человека
Все сразу обалдели и поняли, что это какой-то невероятно высокий режиссерский уровень, планка поднята невероятно высоко. Человеческие чувства, человеческое сердце, человеческое сострадание, этот колоссальный космос — открыл и воплотил Бондарчук. Он сделал космос человеческой души — «Судьбу человека».
И потом началась эта невиданная, невероятная жизнь, огромный кусок жизни Сергея Федоровича. Это была такая жизнь, что трудно даже себе представить.
Никита Сергеевич Хрущев съездил в Америку и посмотрел там очень хорошую по-своему картину — американскую «Войну и мир» Толстого с замечательной Одри Хепберн. Очень хорошая картина! Он ее посмотрел и сказал: «Это не дело, что у американцев есть „Война и мир“, а у нас „Войны и мира“ нет. Она наша». И он, вернувшись из Америки, объявил: «Мы должны догнать и перегнать Америку по мясу, молоку и по фильму „Война и мир“». Он объявил всеобщий всероссийский напряг по съемкам кинокартины «Война и мир».
И за это взялся Сергей Федорович Бондарчук. Взялся не потому, что он был карьерист или человек, который хотел делать что-то такое, что остальные не могут. Это все ерунда. Салфетку помните? Там был нарисован земной шар и ползущие облака. Он вдруг понял, что это его картина. По его душевному масштабу, по его пониманию белого света и устройства жизни. И началась невероятная беспримерная история. Легенды тогда были невероятные. Говорили: «А чего вы хотите? На Бондарчука работают восемь или двенадцать заводов. Что делают заводы? Заводы льют пушки. Какие пушки? 1912 года. Пушки на лафетах льют. А остальные что делают? А остальные шьют формы. Какие формы? Французской армии, русской армии, генеральские формы. А шитье мундиров осуществляют золотошвейки». Меня тогда на «Мосфильме» еще не было. Но то, что я вижу на экране… Вот я, например, снял двадцать картин, но ни в одной из них у меня нет даже малой толики того, что было сделано в этой картине. Причем масштаб этого дела соразмерный масштабу души Сергея Федоровича, в этом весь номер. Соразмерный, а не выдуманный! Он, конечно, был невероятным. Как невероятными были и несчастья, которые сыпались на него на этой картине в таком изобилии.
Да, очень тяжела «соболья шуба» Бондарчука. Они сняли невероятной сложности, невероятного масштаба, невероятной организации сцену Аустерлица. И вся эта сцена оказалась в браке на пленке. Если бы я хотя бы пять кадров из Аустерлица снял и они бы оказались бракованными, я стал бы уже тогда таким же седым, как сегодня. А было забраковано все… И Сергей Федорович все переснимал заново, еще раз…