Все это было невероятно сложно. Это просто с ума сойти можно, даже если просто подумать о том, чтобы это заново сделать. Пожары… Сцены пожара Москвы. Брак… И Сергей Федорович снял все это второй раз. Они снимали все это с совершенно замечательным оператором Петрицким. И существует множество таких, очень правильных, очень хороших легенд русского кино о великой русской операторской школе: Москвин, Рерберг, Лебешев.
Как-то обошли, я до сих пор не понимаю почему, имя этого изумительного оператора Петрицкого.
А кроме того, что он изумительный оператор, он еще совершенно феноменальной мужественности и силы человек, который стоял за Сергеем Федоровичем и который делал все эти невероятной сложности дубли и трудности сцен. И при всем при этом Сергей Федорович оставался мастером тончайших психологических сцен, тонких нюансов, потому что он был так устроен. Он прекрасно понимал, что в нормальной человеческой жизни должны одновременно жить два космоса: космос мироздания и космос человеческой души.
И вся «Война и мир» — это великолепное и великое сочленение космоса мироздания и космоса человеческой души. Это, пожалуй, самая знаменитая русская картина в мире. Я уже не помню, существуют фантастические цифры на тему того, сколько людей на белом свете посмотрели «Войну и мир», сколько людей узнали, что, оказывается, русские — это вот такие, как Пьер, такие, как Наташа, которую блистательно играла Люся Савельева. Эта картина поколебала сознание мира по отношению к русским. Они вдруг поняли, что Россия — тоже космос.
Я когда-то, примерно двадцать лет назад, снимал про Сергея Федоровича и про Федю Бондарчука программу «Отец и сын». И в этой программе Сергей Федорович сказал удивительную по такой ясности и простоте вещь. Я стал говорить: «О, сколько вы натерпелись, сколько вы пережили на съемках „Войны и мира“». А он говорит: «Да, съемки трудные были…
А знаете, что такое выбор натуры по „Войне и миру“? Ты знаешь, сколько России я вот этими ногами исходил?»
Понимаете, это же все не компьютер, это же все не агентство по подбору натуры. Это собственные ноги, глаза, разум, душа великого художника. Конечно, мы ничего не понимали. Мы все время, да и до сих пор находимся в состоянии всеобщей подозрительности друг к другу. «Ну, конечно, если бы на меня работали восемь заводов… Конечно, если бы у меня в кабинете стояла государственная „вертушка“ — телефонная связь лично с Никитой Сергеевичем Хрущевым, то и я бы мог…» А никакого «и я бы мог…» не было бы. Никто бы ничего подобного не сделал, сохранив в себе при этом ясный, здравый смысл.
Он же — Сергей Федорович Бондарчук — был человек исключительно своеобразного юмора. У меня на дипломной работе работал ассистент его оператора, такой Гриша Шпаклер. А он до этого работал на «Войне и мире» четыре года дольщиком, тележку возил. Они доснимали уже четвертую серию этой безумной киноэпопеи, шел пятый год съемок. А Шпаклер был очень хороший, но очень рассеянный человек. Бондарчук стоял на тележке и репетировал, а Шпаклер вез, вез его и… не установил ограничителей. Тележка свалилась с рельс. Лупа очень больно бьет по глазу, и это счастье Бондарчука, что Шпаклер не выбил ему глаз. Он медленно слез с этой тележки, и очень тихим голосом, оглядел всех. Он всегда, когда сердился, говорил очень тихо, и он сказал тогда: «Выбирайте, выбирайте: я или Шпаклер». Это конец «Войны и мира».
Война и мир
Война и мир
А еще у Сергея Федоровича на «Войне и мире» была клиническая смерть. Он многое мог продумать, многое выдержать, но силы человеческие имеют какой-то предел, и этот предел человеческих сил несколько раз переходил на «Войне и мире». Вот так тогда снимали кино! Не с профессиональными задачами и амбициями, а вот так, на пределе человеческих сил. Зачем ему это было надо? Я не могу сказать, не знаю. Наверное, то же самое, когда человек хочет писать стихи, а ему мало в том помогают.
«Война и мир» получила «Оскара», и Бондарчук встал перед жизненной необходимостью: а что делать дальше? И тут Геннадий Федорович Шпаликов предложил ему, конечно, совершенно гениальную вещь. Это только гению в голову могло прийти. Он написал сценарий, и этот сценарий существует, о том, как дети героев «Войны и мира», дальше живя в России, выросли и многие из которых стали декабристами. И все они попали в то великое петербургское наводнение, когда город был затоплен, когда, казалось, исчезнет вся Россия.