Олег Брезгин
СЕРГЕЙ ДЯГИЛЕВ
© Брезгин О. П., 2016
© Издательство АО «Молодая гвардия»,
художественное оформление, 2016
Часть первая
СЕЛИЩИ
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ПЕРМЬ
1872–1890
Глава первая
НЕДОСКАЗАННОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ
— На пожаре увидались, сами вспыхнули пожаром, и судьба им вышла, как пожар, — сказала напоследок няня Дуня и тяжело вздохнула. Вытерла в последний раз слёзы и от волнения продолжала теребить давно уже мокрый платок. Округлив руки, она сложила их на коленях точно так же, как напишет это художник Бакст спустя 30 лет на известном портрете Сергея Дягилева с няней.
Елена Валерьяновна внимательно слушала няню Дуню, хотя и знала кое-что из этой печальной истории от своего мужа и других очевидцев. Она ещё раз убедилась в том, что устами этой простой женщины, бывшей дворовой Евреиновых, нередко гласит народная мудрость.
Немного погодя няня встала со стула, поправила свой передник и, тихонько открыв двери, заглянула в соседнюю комнату, где спал маленький Серёжа. С явным удовлетворением она негромко сообщила, что малой барин спит, слегка почмокивая. Бросила взгляд на спокойно тикающие напольные часы, которые как будто напомнили ей: «Жизнь продолжается!» Лицо её постепенно просветлело, морщинки разгладились. Казалось, она вернула прошлому только что ею рассказанную историю трагической кончины Евгении Николаевны, которую она нянчила с самого рождения.
Эта полная сорокалетняя женщина с добродушным лицом так и не заимела своей семьи после реформы, освободившей крестьян. И «после воли», как вспоминала Е. В. Дягилева, она «всегда «своими» господами считала Евреиновых и постоянно навещала их». Когда родилась Женя, ей было всего 13 лет. Сама ещё ребёнок, но с пониманием всей важности дела, она усердно служила сподручной у старшей няни-немки.
«В день свадьбы она одевала свою барышню Евгению Николаевну к венцу и обещалась сейчас же перейти служить к ней, как только ей понадобится нянька», — записала Елена Валерьяновна, глубоко тронутая душевной преданностью няни Дуни, которую она называла чаще всего полным именем — Авдотьей Александровной. Она не только оценила, но и полюбила няню, ставшую, по сути, членом их семьи. И та отвечала взаимностью своей новой хозяйке. Из их немногословных бесед Е. В. Дягилева нередко черпала такие сведения, которые в житейской суете самой ей было трудно заметить.
Собрав воедино все фрагменты услышанного от мужа, свекрови, няни, сестры покойной и других свидетелей, Елена Валерьяновна в «Семейной записи о Дягилевых» изложит историю непродолжительной, но действительно горячей любви Павла Дягилева и Евгении Евреиновой. Она представит её как живую картину, вероятно, порой сгущая краски, и расскажет во всех подробностях. А начнёт с пожара, случившегося на одной даче в Царском Селе летом 1868 года, который тушили молодой кавалергард Дягилев и его приятель, тоже из кавалерии. К забору горящего дома сбежались дачники-соседи, среди них милая девушка. Она стояла, «не сводя глаз с фигуры Поленьки, мелькавшей в клубах дыма». (Поленька — это и есть Павел Дягилев; так его звали на русско-французский лад родители, сёстры, братья, друзья, а позднее и Елена Валерьяновна.)
Тогда он отважно боролся с пожаром и второпях не сразу заметил, как другой огонь вошёл в его сердце, «пронзённое стрелой купидона». Вскоре он ещё раз поймал на себе взгляд прекрасной незнакомки. «С этого часа нить её жизни таинственно сплелась с нитью его жизни и вошла в историю дягилевской семьи», — высокопарным слогом обобщит Е. В. Дягилева. Затем она опишет блестящую кавалькаду в Павловске, где Павел нечаянно обознался, спутав Евгению с её сестрой Ольгой Брандорф. Не забудет и про катание влюблённых на коньках в Юсуповском саду. С изрядным юмором расскажет о многочасовых наблюдениях Павла, вооружённого полевым биноклем, за домом Евреи-новых на Измайловском проспекте, а также о его тайном превращении — ради смеха — в лихого извозчика Ваньку-Ромео на облучке, увозящего свою милую в церковь.
В Петербурге Евгения жила с давно овдовевшей матерью и старшей сестрой, но совсем не знала радости в семье. Варвара Николаевна Евреинова откровенно её не любила, как и ещё одну свою дочь — Ольгу, которая вышла замуж за офицера, благодаря чему ей удалось вырваться «на свободу» и впредь не подвергаться нелепым материнским упрёкам, запретам и наказаниям. И только одна из трёх дочерей была её любимицей — старшая «кривобокая» Лидия. Любовь и ненависть Варвары Николаевны всегда доходили до крайностей, без всяких с её стороны сожалений, и никто в семье не мог понять этого. Несчастная Женя, по словам Е. В. Дягилевой, «вечно волновалась и трепетала от горя и негодования». Однажды, ещё до замужества Ольги, проходя по Аничкову мосту, она в отчаянии предложила сестре «броситься вместе в Фонтанку». Однако благоразумие и надежды на лучшее тогда победили. После Ольгиной свадьбы Женя постоянно гостила то у сестры, то у тётки Хитрово в Царском Селе, где она как раз и очутилась на упомянутом пожаре.
А между тем её роман с кавалергардом развивался. Зимой они стали беспрепятственно и часто встречаться у Ольги Брандорф. «К весне 1869 года они дали друг другу слово», — сообщает Елена Валерьяновна. Значит, главный вопрос, касавшийся их двоих, был решён положительно. Конец лета они провели в Малороссии в имении Брандорфов, куда Дягилев приезжал вместе со своим другом, уланом Баралевским, после поездки с ним же к отцу в пермскую Бикбарду. Любовь заметно изменила пылкого Поленьку. Он гарцевал и взлетал — как влюблённый Пегас — на крыльях любви.
Его молодецкая удаль не прошла мимо глаз «папаши», Павла Дмитриевича, который писал в Петербург своей старшей дочери Анне Философовой о приезде в Бикбарду её брата: «…при пристальном внимании, был узнан, ещё за версту, кавалергардский Юлий Цезарь. Можете себе представить, какое было <…> свидание с целованием, земля дрожала и от радостных криков и крепких обниманий». Появлению Павла, как сообщал отец, «предшествовал за два часа Станислав, одетый денщиком, с белою фуражкою, поднявший на ноги всю Бикбарду для встречи рыцаря».
Этому «рыцарю» недавно исполнился 21 год. И теперь ему нужно набраться терпения на целых два года вперёд, поскольку его желанному союзу с Женй препятствовал закон, не дозволявший военным вступать в брак до двадцати трёх лет. Но были и другого рода препятствия. Служба в лейб-гвардии Кавалергардском полку — самом привилегированном в России, шефами которого начиная с Екатерины I всегда были императрицы, — как ни странно, не могла дать Павлу Павловичу Дягилеву материальной самостоятельности. Он по-прежнему во многом зависел от родителей. Чтобы как-то решить эту проблему, осенью он перевёлся в учебный эскадрон в Новгородской губернии, в одно из больших аракчеевских поселений на берегу Волхова — Селищенские казармы. Изредка ему удавалось вырваться из гарнизона на денёк-другой в Санкт-Петербург.
За своё нетерпеливое желание — как можно скорее оказаться рядом с Женй — однажды он чуть было не поплатился жизнью. Случилось это поздней осенью. «Волхов только что встал, — рассказывает Е. В. Дягилева, — …никто не брался ни везти, ни провожать его через реку, тем более что наступала ночь; мужики советовали обождать до утра, но Поленька ждать не хотел, позвал своего лакея, и они отправились вдвоём. Как только они вступили на лёд, он так затрещал, что Станислав испугался и отказался следовать за барином; тогда Поленька побежал вперёд один. Под каждым его шагом раздавался зловещий треск, но он благополучно добрался до того берега, попал вовремя на поезд и полетел к невесте».
Горячий и отчаянный Павел часто действовал на авось, но порой оказывался неплохим стратегом. Не зря же он получил военное образование, кстати, вопреки желанию матери, иначе представлявшей будущее своего сына. Поступить в военное училище ему посоветовал Г. Д. Корибут-Кубитович, муж старшей сестры Марии, которого Анна Ивановна Дягилева сразу же невзлюбила за ярко выраженный нигилизм и называла не иначе как Марком Волоховым, по имени персонажа романа И. А. Гончарова «Обрыв». Находчивый зять отлично знал, как вывести тёщу из равновесия и, не преминув обменяться любезностями, прозвал её Анной Грозной.