Есть и другие каналы недостающей пока информации, [но они труднодоступны. Надеяться на официальную поддержку в разысканиях не приходится. Если сегодня многие тома следственного дела об убийстве СМ. Кирова остаются засекреченными, не надо удивляться, что так сложно распутывать «англетеровский» клубок. Есенина давно вели к гибели, с января 1920 года Лубянка систематически занималась его «делами», а стукачи не выпускали его из своего поля зрения. Доброхот Марк Родкин (Роткин), подслушав в столовой-пивной разговор Есенина с друзьями, в ноябре 1923 года сигналил в 46-е отделение милиции г. Москвы: «…когда они с неслыханной наглостью и цинизмом позволили себе оскорбить вождей русской революции, я понял, что это такие интеллигенты и "литераторы", которые сознательно стараются при удобном случае дискредитировать и подорвать авторитет Советской власти и ее вождей…» (цит. по кн.: Сидорина Н. Златоглавый: Тайны жизни и гибели Сергея Есенина. М., 1995).
Доносчик Родкин имел безошибочное классовое чутье. Он мог бы потащить поэта в кутузку за такие его строки из поэмы «Страна негодяев»:
Есенин взошел на Голгофу за любимую свою Россию. Но открыто убивать его временщики не посмели. Понадобилась грязная провокация. Так возникла фальсификация XX века. Наконец-то сделан решительный шаг к ее окончательному разоблачению.
Вряд ли «кожаный» Эрлих искренно скорбел о трагической гибели «друга», призрачную близость к которому он частенько подчеркивал как в устных разговорах, так и в своих фальшивых воспоминаниях «Право на песнь». Очевидно, он, человек своего «избранного» круга, считал Есенина «чужим», более того врагом своих идеалов. Заметая следы преступления, он выполнял свой долг «шпиона». Однако, нет-нет, в нем иногда вяло шевелился червячок вины перед убиенным:
«Взыскующая тень» настигла сексота-рифмоплета в 1937-м, когда его самого за троцкистские делишки «пригласили на казнь».
Глава 18. Слово убийцы
Я, Титаренко Виктор Григорьевич, майор запаса, ветеран БАМа, решился, наконец написать для публикации; услышанный мною более двадцати лет назад рассказ-исповедь об убийстве Сергея Есенина. Начну с того, что я прибыл в звании старшего лейтенанта железнодорожных войск на восточный участок БАМа, в поселок Ургал Хабаровского края Верхнебуреинского района, в то время маленькую глухую станцию. Уклад жизни был деревенский: жители держали коров, коз, свиней. Однажды вместе с четырьмя офицерами меня пригласил в свою рубленую баньку попариться ветвоенврач. Было это году в 1976–1977, точнее не скажу. Пришли и несколько местных жителей, и среди них один очень пожилой, на которого я сразу почему-то обратил внимание. Помылись, попарились, выпили как водится… Сразу же пошли задушевные беседы и откровенные разговоры. Я оказался в паре с этим самым пожилым человеком. Мы разговорились, и я ни с того ни с сего поведал ему свою, тогда еще не слишком длинную жизнь. Разоткровенничался и он. А потом вдруг сказал:
— Знаешь, Витек, вот этой самой рукой я лично застрелил Сергея Есенина!
— Какого Есенина? — опешил я.
— Того самого — великого российского поэта.
— Так ведь он сам повесился, об этом во всех учебниках написано.
— Все это ерунда, слушай, как было в действительности… — И он начал свой долгий рассказ.
«Еще в кадетском корпусе я примкнул к меньшевикам: тогда в 17-м было столько партий, что разобраться, кто есть кто, было очень трудно. Вроде все за народ, за волю, за землю, за свободу слова и так далее… (и дальше он пошел говорить о политике, чего пересказать я не могу, да, наверное, это и не нужно. Короче, на собрании какого-то кружка он познакомился с Яковом Блюмкиным и стал его доверенным лицом и верным соратником, как он выразился). Вскоре закружилась Гражданская война, и мы с Блюмкиным оказались в личной охране товарища Троцкого. Еще в Гражданскую наша охрана была переведена в ВЧК, и по окончании войны мы стали чекистами.