Моська набожно взглянул на киот с образами, подошел к нему, упал на колени и долго, и жарко молился. Эта молитва укрепила его и успокоила. Он опять подошел к своему письменному столику и принялся за Евангелие. Внимательно работал он, но все же никак не находил ошибок во французском тексте.
Вдруг кто-то постучал у двери. Моська прислушался: стук повторился.
— Кто там? Кто стучит? — спросил он.
— Отворите, Моисей Степаныч, отворите скорее, это я — Петр.
Петр был молодой малый, любимый камердинер Сергея. Моська тоже благоволил к нему и обучал его грамоте.
— Что ты, Петр? Чего тебе?
— Да отворите же, Моисей Степаныч!
В голосе Петра слышалась не то тревога, не то что-то совсем необычное. Моська вздрогнул.
— Господи! али что случилось?!
Он вскочил, подбежал к двери и дрожащими ручонками ввернул ключ.
— Моисей Степаныч, пожалуйте, наши приехали! — проговорил Петр с радостным и взволнованным лицом.
— Что наши, кто такие наши?
— Деревенские — княгиня с княжной!..
Моська отступил шаг, схватился рукой за голову; но потом вдруг громко и с досадой плюнул.
— Тьфу, дурак! Это еще что? Озорничать вздумал со скуки! Что же я тебе посмешище, мальчишка дался, что ли?! Да как ты это со мною такие шутки выдумал? Нет, любезный, я тебе этого так не спущу!.. Вот постой, ужо вернется Сергей Борисыч, пожалуюсь я, как ты насмех меня поднимаешь, так он тебя за это не похвалит!
И совсем разобиженный и рассерженный Моська хотел запереть дверь, но Петр отвел его руку и вошел в комнату.
— Моисей Степаныч, да Бог же с вами, что это вы? — проговорил он, присаживаясь перед карликом на корточки, как всегда это делал, когда вступал с ним в беседу. — Да неужто же бы я так стал шутить — верно говорю, княгиня с княжной приехали!..
Моська вгляделся в лицо Петра и вдруг поверил.
— Не лжешь, не шутишь?! Взаправду приехали, Петруха?! — взвизгнул он, хватая его за плечи.
— Да взаправду же, Господи, ступайте — так сами увидите, зовут вас оне…
— Приехали! Боже мой, экое счастье! Слава тебе, Господи!..
Карлик быстро перекрестился по направлению к киоту, выскочил из комнаты и как кубарь помчался вдоль по коридору. Петр едва поспевал за ним, радостно ухмыляясь.
XVIII. ГОСТИ
Пока Моська катился на своих коротеньких ножках через коридор и ряд комнат до той залы, где по словам Петра, находились приезжие, он чуть с ума не сошел от волнения и сомнений.
По лицу Петра он должен был убедиться, что тот его не обманывает, по крайней мере не хочет обманывать. Но разве это возможно, чтобы княгиня Пересветова с дочерью очутились вдруг в Париже? В последние дни он ожидал чего угодно, он мечтал среди бессонной ночи, поворачиваясь с боку на бок на своей детской кровати, что вот-вот придет письмо от Нарышкина или Безбородки, и по приказу государыни Сереженька должен будет немедля же выехать из этого кромешного ада и ехать в Петербург с еще большей скоростью, чем они сюда приехали. Он мечтал, что, по возвращении, на несколько дней отпросится в Горбатовское и убедит княжну Таню поспешить к Сергею.
«А явится она и все это колдовство пойдет прахом! Мигом позабудет дите неразумное французскую ведьму…»
Таков был единственный исход, представлявшийся Моське. А тут вот письма никакого нет — а сама Таня в Париже!
«Ведь это же невозможно, ведь это ровно в сказке — такого на свете николи не бывает!» — повторял себе Моська.
— Петруха! — вдруг крикнул он, обращаясь назад к своему спутнику. — Да ты что?! Ты мне ответь, как перед Богом, — своими ли глазами видел княжну с княгиней?!
— Кабы не видал — сам бы не поверил! — отозвался Петр.
— И тебе не почудилось, не померещилось?!
— Эх, Моисей Степаныч!!
Петр махнул рукою и засмеялся.
Наконец, карлик добежал до залы. Несколько свечей, зажженных в канделябре, тускло освещали обширную высокую комнату, в глубине которой на диване виднелись две женские фигуры.
Едва Моська показался у дверей залы, как одна из этих фигур встала и кинулась к нему навстречу. Он бежал уже, задыхаясь, но она оказалась проворнее его — мигом была рядом с ним, склонилась к нему, крепко обняла, его и поцеловала.
— Степаныч, Мосенька, голубчик, здравствуй! — ласково и взволнованно повторял над ним знакомый голос.
Он совсем ошалел, он стоял как истукан, неподвижно, с выпученными глазами, только сердце его шибко билось.
Наконец, он очнулся и радостно взвизгнул.