Но когда понадобилось растоптать меня, историю с пропажей аппаратуры бережно вспомнили. Как-то прихожу я домой, а у меня обыск. Обстоятельный, пугающий, напоминающий о 37-м годе. Объясняют мне: ищем ту самую аппаратуру. И странно ищут-то... "Конец", усилитель то есть, предмет достаточно объемный, а шмонают такие закоулки, куда и батарейку от фонарика не втиснешь. Не знаю, чего уж они там искали... Потом мне друзья объяснили, что по городу пошли базары, будто я балуюсь наркотиками. Может склад марихуаны мечтали обнаружить? Поискали, попытали (не физически, слава богу) - и ушли.
Потом вызвали в милицию. Про кражу - ни слова. Про наркотики - ни слова. Новая тема наших доблестных стражей порядка заинтересовала. Следователь забросал меня вопросами, где я торговал кассетами с первым альбомом? Через кого торговал? Куда спустил бешеную прибыль? В общем, пытались раскрутить, правда ли, что я продал нашу с Юркой работу за 25 тысяч.
- Нет, - говорю, - неправда, Я отдал кассету в "Звукозапись" и получил за это чисто символически. Ровно столько, что хватило купить двое часов. Одни - себе, другие - Юре Шатунову.
На прощание следователь мне сказал:
- Дешевое у тебя творчество, Кузнецов!
Я лишь плечами пожал, потому что ни фига не понял: то ли это оценка моего творчества, то ли индульгенция, отпущение всех грехов: мол, действительно, Кузнецов, на 25 тысяч рублей твой альбом ну никак не тянет, не виноват ты, батенька...
Вот. Дело против меня скисло, как молоко на солнцепеке. Победоносный удар, на который так рассчитывали директор интерната и примкнувшие к ней дамы из отдела культуры горисполкома, не удался. Не женских рук это дело. Но каково же было мое удивление, когда я узнал, что "ДЕЛО" действительно не женских рук. А рук... Юрочки.
Не знаю, чем уж они его так сильно загрузили, но Юра согласился написать заявление на меня. И написал, что видел украденный из интерната аппарат у меня, на новой моей работе. И много другого написал, как это ни парадоксально. Чем его загрузили, что он буквально в считанные минуты переменился, так и осталось тайной. В эти по дробности и не вдавался.
Я просто вдался в работу. В клавиатуру инструмента. В белые листы бумаги. И хотя я никогда не пытался и не пытаюсь в песнях и стихах передавать факты своей биографии - дело это дохлое, - но текст, соскользнувший однажды с пера, слегка напомнил мне обыск в моей квартире, допросы, слухи обо мне, загулявшие по Оренбургу. Напомнил слегка. Стихи все-таки не о Юре. Потому что предательство на земле было, есть и будет, и важней подготовиться к возможной боли быть преданным. Хоть в стихах подготовиться. Вообразить себе эту боль - и пусть она, как противогриппозная прививка, чуть-чуть смягчит боль реальную, если та вдруг настигнет меня, тебя, всех нас... Увы, предательства избежали немногие.
Ты собираешься в обратный путь -
И у костра останусь я один.
Ну что ж, иди,
А мне не повернуть,
Я не хочу сойти на полпути.
Как жаль, что выбрал именно тебя себе в друзья,
В хранителя всех тайн...
Но не держать же мне тебя в цепях:
Иди обратно, и болтай, болтай...
Не думай, я не буду проклинать тебя,
Твои фальшивые черты.
Прекрасно, что есть свойство забывать.
И дай мне бог, не стать таким, как ты!
В милицию меня больше не вызывали. Валентина Николаевна Тазикенова приуспокоилась. Юра Шатунов, случайно попавший мне на глаза, сказал, что больше работать со мной не будет. И если бы Саша Ларионов появился на моем пути раньше и подарил бы свою замечательную фразу, то все происшедшее я оценил бы с олимпийским спокойствием:
- ЖАЛКО ТАК...
Жалко, что 31 марта 1988 года мой "Ласковый май" распался во второй раз. Как оказалось - теперь уже навсегда...
Глава 8:
Лево руля?..
Нет, курс прежний!
В мае1988 года комке прицепилась Оренбургская филармония!
- У нас по области идет фестиваль "Русское поле". Давай, Кузя, мы твой "Ласковый май" на гастроли запустим.
- А нету больше, - отвечаю, - "Ласкового мая". И Шатунов мне теперь как-то до фени.
- Слышали, слышали...- бодренько заявляет представитель филармонии. - Ничего, музыканты ругаются - только тешатся. Мы все организуем. И Шатунова из интерната отпросим. И директрису к порядку призовем. В этом фестивале заинтересован сам облисполком. Кстати, заодно и песни твои зарегистрируем там. Чтоб не выглядели они бесхозной добычей.
По поводу "добычи" я внутренне ухмыльнулся. По тем временам регистрация песенного материала была формой цензуры. Если Тазикенова простодушно предлагала "все тексты на стол на проверку", то научно-методический центр (или как там эта "бенкендорфщина" называлась?) при отделе культуры облисполкома действовал тоньше: делал видимость заботы об авторском праве. И никаких гастролей без подобной "заботы" быть не могло...
Я пожал плечами: попробуйте...
С регистрацией моих песен все прошло гладко. 20 мая Оренбургский облисполком зарегистрировал (читай: "отцензурировал") "11 наименований".
А вот " Шатуновым вышла осечка. Обескураженный "филармониист", как школьник, отчитанный за непослушание, развел руками: "Шатунова директор не отпускает..." Потом он вновь обрел былую уверенность:
- Ничего. Давай Пахомова запустим... Тоже верная "касса":
Я подумал и согласился. За несколько дней до этого мы с Костей раздали по "Звукозаписям" (не отказывался уже никто!) новый альбом, в его исполнении. Гастроли могли послужить рекламой этому альбому. А главное, могли подсказать: существовать ли новому "Ласковому маю". Т а к о м у.