В полку любили Сергея Орлова. В нашей роте он был агитатором, редактором «боевого листка».
Не помню, слышал ли я тогда стихи самого Орлова, а вот частушек, разных прибауток, стихов, сдобренных соленой шуткой, он знал множество. Я думаю, что в той работе с людьми, которую он вел как агитатор, эти чтения имели большое значение для поднятия морального духа. Но постепенно и собственные стихи, которые он читал товарищам, все больше становились продолжением его агитационной работы.
Как-то две роты нашего полка были посланы под Карбусель. Там должна была начаться разведка боем. Перед нами поставили задачу — захватить высоту, на которой стояла когда-то деревушка. Бой выдался тяжелым. Танки почти не имели простора для маневрирования, а у фашистов вся местность была хорошо пристреляна. Я поддерживал с Орловым связь по рации. Он доложил, что разбил две вражеские противотанковые пушки.
Из того боя не вернулось много наших товарищей. Их памяти и посвятил Орлов свое известное стихотворение…
От атаки до атаки копились стихи у Орлова. Когда в 1967 году мы встретились, он читал мне некоторые из них, и передо мной возникало пережитое…
Л. ЛЕВИН
«…Потому что все это было только вчера»
Каждый литератор, ставший участником Отечественной войны, ждал новых писательских имен, которые война обязательно должна была выдвинуть.
Моя военная судьба сложилась так, что первые полгода мне было решительно не до литературы. Но в январе 1942 года меня перевели из минометного батальона, воевавшего на Невской Дубровке, в редакцию армейской газеты.
Нельзя сказать, что газета оставляла ее рядовому сотруднику особенно много времени для размышлений о литературе. Но после того как нашу редакцию покинули драматург Дмитрий Щеглов и поэт Всеволод Рождественский, я был назначен писателем армейской газеты…
Одной из моих непременных обязанностей стала переписка с армейскими литераторами. Прозаических произведений никто нам не присылал, стихи же приходили почти ежедневно. Отвечать их авторам — по понятным, надеюсь, причинам — следовало без особых задержек.
Некоторые из приходивших в редакцию стихов печатались в газете. Имена их авторов порой становились известны в нашем армейском масштабе, не дальше…
Но вот однажды — это было ранней весной 1943 года на Волховском фронте — ко мне в затопленную водой землянку неподалеку от приладожской деревни Дусьево явился лейтенант в танкистском шлеме.
Входя в землянку, лейтенант нагнулся, и я увидел только широкие скулы и выбившийся из-под шлема мальчишеский белокурый чуб.
— Мне бы капитана Левина, — тихим, совсем не лейтенантским голосом, скорей даже робко сказал лейтенант.
— Я вас слушаю.
— Меня направил к вам подполковник Гричук. — Это был редактор нашей газеты. — Тут у меня написано кое-что. — Лейтенант уже совсем застенчиво протянул мне видавшую виды фронтовую тетрадку.
Я полистал ее и сразу понял, что передо мной — поэт.
Для того чтобы понять это, не требовалось ничего, кроме элементарного умения читать и понимать прочитанное.
Одно из стихотворений лейтенанта — «В землянке» — начиналось так:
В другом стихотворении — «У костра» — я прочел:
Но, пожалуй, больше всего поразило меня стихотворение «Карбусель».
Я хорошо знал, какой ценой удавалось добиться самого незначительного успеха под этой проклятой Карбуселью, какие потери были в пехоте, как вязли танки в волховских весенних болотах, превращаясь в неподвижные мишени для немецких противотанковых орудий.
Стихотворение «Карбусель» лейтенант посвятил памяти своих товарищей, погибших в боях за эту деревню: